— Проклятие! — воскликнул голос, когда спичка внезапно погасла.
Услышав это единственное слово, Пастон понял, что имеет дело с человеком образованным, с джентельменом, с человеком, который не был слишком далек от его собственного мира. Вовсе не так ругались пролетарии, когда обжигали себе пальцы.
Вспыхнула другая спичка, и, тщательно закрывая ее своими большими костлявыми руками, человек в халате вытянулся во весь рост и зажег керасиновую лампу, свисавшую с потолка в центре комнаты. Это было под силу только очень высокому человеку, и владелец книжного магазина, если, конечно, он им был, обладал поистине высоким ростом и был настолько худым, что его широкие одежды висели на нем, как на вешалке; более того, его неподвязанный балахон со свисающим поясом делал его похожим на огромную летучую мышь, висевшую во сне на жилистых крыльях. Но Пастон увидел в этой мимолетной картине больше, чем было ему явлено, также как до этого услышал в одном слове больше, чем было произнесено; его старинная и невзрачная одежда не была дешевыми обносками, это был оригинальный Харрис Твид. Как только вспыхнул свет и глаза его смогли рассмотреть книги, расставленные повсюду вокруг него, он понял, что по двухпенсовой корзине не стоило оценивать ассортимент магазина, поскольку она была заполнена неликвидными отбросами, а книготорговец был, бесспорно, прекрасным специалистом и эрудитом.
Хью протянул ему грязный синий томик.
— Я нашел это в вашей корзине с дешевыми книгами, — сказал он.
Книготорговец уставился на книгу.
— Но как это попало в двухпенсовую корзину? — воскликнул он, как будто бы обращаясь к самой книге.
— Она стоит дороже двух пенсов? — спросил Хью Пастон, забавляясь в душе и гадая, не придется ли ему ругаться из-за лишних медяков, прежде чем книга станет его собственностью.
— Нет, нет, конечно же нет, — ответил книготорговец. — Если она лежала в двухпенсовой корзине, я возьму с вас за нее два пенса. Но по своей воле я не стал бы подвергать ее такому унижению. Я уважаю книги. — Внезапно он поднял голову и пронзил взглядом своего собеседника. — Я испытываю к ним такие же чувства, какие иные люди испытывают к лошадям.
— Они для вас как жратва и выпивка[1]? — спросил Пастон, улыбаясь.
— Да, именно так, — ответил книготорговец. — Вам ее завернуть?
— Нет, спасибо, я заберу ее просто так. Кстати, нет ли у вас чего-то еще в таком же духе?
Возникло ощущение, что железные ставни, которые он мог бы опускать перед дверями своего магазина, захлопнулись перед лицом книготорговца.
— Вы имеете в виду что-то еще из книг А. Е. В. Мэйсона?
— Нет, я имею в виду что-то еще о... хмммм... Черной Мессе.
Книготорговец с подозрением посмотрел на своего гостя, не желая быть во что-нибудь втянутым.
— У меня есть «Бездна» Гюисманса на французском.
— Я сейчас не в том состоянии, чтобы читать на французском. Мне нужно что-нибудь легкое. У вас есть перевод?
— Нет, перевода нет, и я не думаю, что когда-либо будет.
— Но почему?
— Британская общественность этого не потерпит.
— Это легкий французский?
— Нет.
— Тогда я боюсь, что вы переоцениваете мои способности. Есть ли у вас что-то еще по этой теме на английском языке?
— Еще ничего не написано.
— Ничего не написано, о чем бы вы слышали, я полагаю?
— Ничего не написано на эту тему.
— Ох, ладно, я думал, что вы знаете. Вот вам ваши два пенса.
— Спасибо. Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Пастон оказался снаружи, на темной улице, шел легкий дождь. У него не было ни малейшего желания возвращаться домой этой ночью, и поскольку порывы шквалистого ветра возвещали о скором усилении дождя, он пытался вспомнить адрес ближайшего отеля, который бы соответствовал его состоянию в данный момент времени. Ибо когда он вышел из книжного магазина, к нему тотчас же вернулось его прежнее настроение; воспоминания, словно призраки, воскресли в сгущавшихся сумерках, и ему срочно захотелось вернуться к ярким огням и другим людям. Но только не к друзьям. Последними, кого ему хотелось бы видеть, были его друзья. Он не хотел, чтобы с ним говорили люди. Он всего лишь хотел, чтобы они сновали вокруг него в ярком свете.
Он и не надеялся поймать такси в этом захудалом районе, но поскольку это был кратчайший путь ко многим приличным местам, в тот же миг из-за поворота показалась машина. Пастон подал знак и такси остановилось у обочины.