Пимпинела улыбается ослепительной улыбкой. С удовольствием, которое ее амфитрионы не преминут превратно истолковать, она обводит взглядом гостиную. Калифорнийская оболочка — цветные окна с рамами в духе пост-чурригереско, обилие решеток, плиточный пол — заполнена мебелью в стиле «модерн»: никелированные ножки, каучуковые сиденья, столики, покрытые красным лаком; и дюжина зеркал всевозможных форм — в виде звезды, полумесяца, волны, лестницы. Хозяйка дома с видимым энтузиазмом манипулирует рычажком, открывая и прикрывая жалюзи.
— В Мехико прелестно декорируют интерьеры, — вздыхает Пимпинела.
— Будьте как дома.
— Какая очаровательная картина!
— Вы знаете, это одна из первых вещей, которые я купил.
— Похоже на Тьеполо. Здесь есть что-то от этой насыщенности колорита, от этой сумеречной прелести Венеции.
— Так и есть, так и есть. Это Венеция в сумерках.
— Гм-м-м. — Пимпинела одаряет улыбкой амфитрионов. — Как приятно! Я давно не видела такого прекрасного интерьера.
— Вот, вот.
— Вас как connaisseur[156], генерал, наверное, заинтересовали бы некоторые картины, которые у меня сохранились. Конечно, они относятся к семнадцатому веку и переходили из поколения в поколение, но для вас…
— Мы можем перейти на «ты», правда?
— Пимпинела! Я так полюбила вас… так полюбила тебя… — Сильвия Регулес наливает две чашки дымящегося чаю. — Лимон?
— Спасибо.
Косые лучи заходящего солнца падают в широкие окна особняка в Лас-Ломас и нимбом окружают голову и плечи Пимпинелы.
— Твои советы по поводу той party[157] были великолепны, просто великолепны, Пимпинела. Не знаю, как тебе отплатить… Пимпинела похлопывает Сильвию по руке.
— Забудь об этом. Так приятно в нынешнем Мехико встретить такую женщину, как ты. Утонченности нельзя научиться, дорогая Сильвия. Знаешь, после того, как мы все потеряли во время революции, единственная радость для нас находить равных нам людей, в обществе которых можно думать, что ничего не потеряно, что вкус и элегантность…
— Дорогая Пимпинела…
— Словом, находить родственные души.
— Твоя дружба так много значит для меня. — Сильвия слегка вздергивает нос, гладит себя по шее и трогает серьги. — Знаешь, Роберто всегда загружен работой, бедняжка. Ему то и дело звонят из канцелярии президента. Он уже советник бог знает скольких компаний.
— Да, я знаю, что это такое. Мой отец тоже вел такую жизнь. Но для нас все это кончилось. А ведь мы, знаешь ли, кое-что значили.
— Пимпинела! Это было ужасно! — Сильвия подносит руки к горлу и делает круглые глаза. — Все эти убийства, эти расправы над несчастными священниками. И грабежи, грабежи. Сколько пропало прекрасных асьенд.
— Да, все это верно. Но повторяю: важно сохранить дружеские отношения, а не материальные блага. Дружеские отношения, утонченность, вкус, подлинные духовные ценности.
— Да, да, Пимпинела. Именно это я чувствую, когда я с тобой. Иногда мне здесь так тоскливо одной — дети в школе, а Роберто работает до десяти вечера.
— Рассчитывай на меня. Мы всегда можем погулять, сходить в кино, выпить рюмочку.
За окном раздается настойчивый автомобильный гудок. Пимпинела достает из сумочки зеркальце и пудреницу.
— Это Пьеро Казо приехал за мной. Завтра увидимся, правда?
— Да. — Сильвия снова трогает серьги и делает вид, что проглатывает слезу. — Пьер Казо, этот красавец, фотографии которого то и дело помещают в светской хронике?
— Он самый. Он очарователен, а так как ему больше нечего делать, кроме как развлекать своих подружек, с ним не соскучишься! Хочешь, я познакомлю тебя с ним?
— Норма, Норма, если бы я не понимала, что ты делаешь это только ради дружбы, которая нас связывает…
— Конечно, Пимпинела, еще бы! Как мне не понимать твое положение, когда я сама прошла через это! Мне посчастливилось выйти замуж за Федерико и тем самым разрешить все свои проблемы. Как я могу не помочь подруге из моего круга?..
— Да, Норма, для нас всегда будет спасением верность своему кругу. Есть люди, которые этого не понимают.
— Ты можешь во всем рассчитывать на меня. Я сегодня же поговорю с Федерико. Он не любит, чтобы я вмешивалась в его дела, но для тебя я сделаю все, что угодно.