— Что надо для фестиваля! — снова пробурчал Табоада.
— Простите, вы уже можете считать, что у вас стоит на консоли Лев Святого Марка, — решительным тоном сказал Родриго. — Что станется с девушками? У одной есть все…
— У другой ничего, — вздохнул Табоада. — Она родилась под мостом, выхаживает братишек!
— Она сирота. Знаешь, Чино, есть один замечательный дом, который мы можем использовать. Мы придадим этим сценам самобытность и сэкономим на set[176].
Табоада пополоскал рот виски.
— Люди хотят реализма, Симон; прекрасно. Мы переплюнем итальянцев. Представь себе: трущоба, развешенное для сушки белье, судачащие кумушки, сутенер, атмосфера бесцельного бунтарства, детской преступности…
— Не забывай, что это будет цвэтной фильм. — Эфраим нетерпеливо подергивал ногой, с удовольствием чувствуя, как морской ветерок задувает в штанину и пробирается до колена. — Надо вставить что-нибудь красивое.
— На это у нас есть вторая девушка, которая живет в роскошном особняке, элегантно одевается и катается в шикарном «кадилаке», — сказал Родриго.
— Прелэстно! — Эфраим вытянул ноги, чтобы холодок поднялся выше. — Я все представляю. Большой салон, декорированный гладиолусами. Широкая мраморная лестница. Венэра Милосская на лестничной площадке. Это будет прэкрасно на широком экране.
Родриго встал и с блестящими глазами, переводя взгляд с Эфраима на Табоаду и с Табоады на Эфраима, продолжал:
— Что же происходит? Девушка из высшего общества катается с хлыщами в своем розовом «кадилаке»…
— Прелэстно!
— …она помешана на мамбо, устраивает в своем доме разнузданные оргии, когда папа с мамой уезжают по делам, начинает баловаться наркотиками…
Табоада сел на циновке.
— Не продолжайте, Пола! Я все вижу своими глазами. Другая, бедная девушка, шьет на разлаженной зингеровской машине, чтобы братишки могли ходить в школу. Но вот по случаю рождества устраивают праздничный вечер, и она всех затмевает, танцуя румбу. Ее видит один импресарио…
— Прелэстно! Самая подходящая роль для Дидо дель Мар.
— Между тем другая курит марихуану, путается с котом, попадает в руки вымогателей…
— Великолепно, сеньор Табоада! — Родриго описал рукой круг. — Идея контрапункта просто гениальна. Девушка из высшего общества в сочельник со стыдом подходит к родительскому дому. Она смотрит с улицы на освещенные окна особняка, где дают рождественский ужин. Плачет. Не решается войти.
— На ней платье с блестками и ажурные чулки, верно? — воскликнул Табоада как раз в ту минуту, когда с его век упали тампоны.
— Да. Слишком поздно. Она перебегает через улицу, и ее сшибает грузовик.
— А тем временем другая, бедная девушка, выходит замуж за импресарио.
Табоада вытирал полотенцем пот.
— Что надо для фестиваля!
Родриго снова улыбнулся. Да, он вступил в игру, но он еще покажет им себя; пусть они пока смотрят на него, как хотят; он им покажет… он напишет блестящий сценарий, он когда-нибудь всех поразит своим талантом. Его будут сравнивать с Эйзенштейном, Пудовкиным, Флаэрти. Родриго расхохотался.
— Тихонько, тихонько… — Эфраим снова нетерпеливо подергал ногой. — Нужны красавчики для женской публики.
— И чтобы они пели, — пробурчал Табоада и с удовлетворенным видом опять разлегся на мате. Слуга, задыхающийся в сорочке с крахмальной манишкой и полосатой куртке, подошел положить лед в стаканы.
— Любовник девушки из высшего общества, — Родриго с воодушевлением пососал соломинку, — поет болеро в фешенебельном кабаре. А импресарио, наоборот, молодой человек, выросший в деревне, на лоне природы, и, когда свободен от дел, одевается, как ковбой, и поет серенады бедной девушке.
— Пока она молится святой деве. Надо считаться и с религией.
Родриго окинул взглядом эспланаду виллы Табоада. На столиках красовались каменные ступки, превращенные в пепельницы, глиняные кувшины и другие предметы индейской кухонной утвари. «А на кухне, — подумал Родриго, — наверное, пользуются скороварками и миксерами». Он едва удержался, чтобы не спросить у Эфраима, выставляют ли напоказ в гостиных голливудских домов сковороды и кастрюли из огнеупорного стекла. Тут снова раздался басистый голос Табоады.
— Ну, все в порядке! Послушай, Симон, пусть Родриго останется здесь на неделю, чтобы написать все, что мы обговорили. Ты понимаешь, дружище, нужны поэтические диалоги, ведь мы хотим сделать что-то стоящее. Пусть, например, эта золушка и импресарио приезжают на уик-энд в Акапулько и он пускается во всякие сравнения, мол, море похоже на то, а волны на это, и твои губы та-та-та, и пальмы ля-ля-ля. Я тем временем подыщу съемочные площадки, а ты, Симон, займись съемочной группой. Через неделю мы сможем начать натурные съемки и в две недели отснимем всю ленту.