Машина остановилась перед баром на улице Ливерпуль. Пользуясь воскресным вечером, служанки с накрашенными ртами, похожими на крупные влажные вишни, в ситцевых или черных плисовых платьях и лаковых лодочках прогуливались под руку с капралами, и их накидки цеплялись за военные пуговицы. Некоторые сосали лимонные леденцы на палочках, другие напевали песенки. Там и тут мелькали широкие юбки кричащих цветов, густо напомаженные перманенты, лотки мороженщиков и гирлянды воздушных шаров.
— Хватит с нас зооциальных зрелищ, — вздохнула Шарлотта, вылезая из машины.
— А ты уверена, что Сильвия здесь?
— Она бывает здесь каждое воскресенье. L’amour, tu sais[79].
Квартет гитаристов вздыхал возле стола, во главе которого сидела Сильвия Регулес в норковом палантине, державшемся на одном плече, не сводя глаз с одного из исполнителей, курчавого и смуглого парня.
— Как это old-fashioned[80]? — крикнул Бобо метродотелю. — Вы будете говорить мне, нибелунгу, что такое old-fashioned? Место действия: Нассау. Время: тысяча девятьсот сорок второй. Когда его мучили кошмары, герцог Виндзорский просил играть ему мои old-fashioneds, пока его морганатическая супруга снималась для «Vogue»[81].
Сильвия расцеловалась с Шарлоттой и Пимпинелой.
— Его высочество — представила она принца, и Шарлотта сделала неловкий реверанс. — Остальных вы знаете: графиня Аспакукколи, Кукис, Бобо…
ах, любовь моя, ты уж не любишь, ах, любовь моя
Кукис настойчиво пыталась просунуть руку между туловищем и рукой принца, а он — устрашающая челюсть и благоухание нарда — с такой же настойчивостью отводил ее. Пимпинела села рядом с Сильвией, а Шарлотта напротив принца:
— Я познакомилась с вашими августейшими родителями chez la comtesse de Noailles[82].
— Вы напоминаете мне о плачевных событиях тысяча девятьсот восемнадцатого, — вздохнул, выдвинув свою дикую челюсть, королевский отпрыск.
— Сегодня в семь у меня коктейль в честь Мэриленд Эйнсворт, «Soapy»[83] Эйнсворт — вы с ней знакомы? а также в честь ее лошади, если она выиграет скачки на приз Жокей-клуба, и я почла бы за честь, если бы Вы…
— Ныне наша отчизна во власти красной тирании…
— Помнишь, Пинки, последние балы, когда мы с тобой тайком следили за гостями с балкона для музыкантов?.. — сказала приглушенным голосом графиня Аспакукколи.
— Liebe Zagreb[84].
Графиня быстро проглотила содержимое своего бокала.
— Пинки, Пинки, все кончено, капут, здесь царство лавочников и торгашей, oh damn![85] Я сейчас заплачу. Даже этот край — по праву родства в третьем колене — мог быть твоим.
Сербский принц встал и, подняв свой бокал, проговорил:
— Vive l’empereur![86]
— Это мы его убили! — воскликнула Шарлотта. — Так вот, теперь, чтобы загладить нашу вину, я посвящаю также и вам коктейль в честь Soapy Эйнсворт и Теннесси Ровер Боя.
— Кто это Теннесси Ровер Бой? — подняла брови графиня.
— Лошадь Soapy… Будем надеяться, она уже победила на скачках.
— Мы не знаем родословной вашего Ровер Боя, дорогая Шарлотта, но странно, что вы ставите его на одну доску с потомками Рейфершейдт-Орсини, правителей Аквисгранума с тысяча сто сорок седьмого года состоящими в родстве с самыми старинными семьями Священной Римской империи.
— Вам угодно знать мою родословную, сеньора? Почитайте Берналя Диаса — вы найдете там имя моего прапрадеда, он был маркиз де Агуасфлоридас и родственник Моктесумы, а ваши предки в те времена сажали свеклу на берегах Дуная…
Принцесса, красная, как рак, вскочила, пролив свой «мартини», и, подняв указательный палец, разразилась потоком непонятных слов. Потом стянула на груди горжетку и, уже не в силах совладать с собою, раздувая ноздри, крикнула:
— Ах, ты каторжное отродье! Твои предки были галерные гребцы и подыхали от цинги! — Она с яростью схватила Шарлотту за волосы: — Я покажу тебе зад, и ты увидишь родинку, унаследованную от Карла Великого!
Гитаристы оборвали музыку, и только августейшее вмешательство помешало графине спустить панталоны:
— Liebe Sophia[87], je t’en prie…[88] С глубоким поклоном его высочество удалился, увлекая в объятиях бушующую графиню.
— Испортили мне роман! — пожаловалась Кукис, ставя на стол свой «дайкири». — А я уже чуть было не подцепила его…
— J’ai le cul de Charlemagne![89] — вопила графиня в дверях бара.