— Конечно. Послушай, Бето, а где же Туно?
— Сказал, сейчас придет.
— Ну, хорошо.
Ах, ах, плывя на бревне
— Я думаю, в Соединенных Штатах условия жизни…
— Послушай, что же стряслось с Туно?
— Говорю тебе, сейчас придет.
— А не травишь?
Габриэль пронзительно свистнул, и взъерошенный парень в рубашке с короткими рукавами, подмигнув, пробрался к ним через зал, где плавал табачный дым, играли мариачи и склонялись над стаканами посетители.
— Алё, boy[137]!
— А, Туно, наконец-то, мать твою так!
— Вот сеньор…
— Очень рад, мистер.
— …сеньор — свой человек, Туно.
— A-a-a!.. Ну, смотрите… Алё, boy! Мы ведь не виделись с Эль Эй[138]!
— С Эль Эй, Туно! Ах, мать твою так!
Ах, что скажет любовь моя нежная
— Получите! Ну, я пошел.
— Всего хорошего, сеньор.
— Спасибо, начальник.
— Бисинья[139], мистер.
Ах, вот чем ты платишь мне?
— Фу-ты ну-ты, ножки гнуты.
— Брось, Туно. Это знакомый Теодулы.
— Ну и что?
— Значит, он клиент и свой человек. Правда, Габриэль?
— Он самый настоящий фрайер.
— Ну, ты скажешь тоже.
— Настоящий фрайер. Как тебе живется, хорошо ли, плохо ли; того и гляди разжалобится.
— Брось, он хороший человек.
— Какой там, к хрену, хороший человек. Что ж, он думает, так я ему и выложу, что у меня на душе? Да и чего он поймет, мать его так?
— Правильно, Габриэль. Не к чему с каждым быть нараспашку, шур[140].
— Точно. Это можно только с корешами, как ты и Бето…
— Да и то не всегда.
— Точно, друг.
— Чего он выспрашивает? Как будто я скажу ему чего-нибудь новое.
— Дернем еще!
— Само собой. Даст бог, не поперхнемся. Нет, надо же! Такие привяжутся, и пошли, и пошли: ходил ли ты в школу, умеешь ли читать, и хрен их знает, чего еще… За ваше.
— Юрай[141].
— Точно, Габриэль.
— Сами понимаете, кому охота то и дело вспоминать, что с ним было? Мало того, что вдоволь нахлебался, еще и копайся в этом…
— Нечего и говорить, бродер[142].
— Ты же понимаешь, друг, никто не жалуется. Ну вот я начал работать в парикмахерской, и это было не так уж плохо, правда ведь? Так нет же, верный кусок хлеба не про тебя — ступай на все четыре стороны, ищи-вынюхивай, где бы заработать. Ничего не поделаешь, друг.
— А кто жалуется?
— А есть везучие, Туно. Им сразу фартит. За что ни возьмутся, все у них идет как по маслу. Так уж получается.
— То-то и оно!
— Ничего не попишешь. Кому что бог судил, верно?
— Против судьбы не попрешь.
— Но и жоху, который как сыр в масле катается, ничего не скажешь. Каждый устраивается как может, что верно, то верно. Мне вот тоже никто не говорил: делай то или это, но стоило только посмотреть на моих стариков, дружище, чтобы понять, что у них вся надежда на меня, я ведь старший, братья померли, а от девчонок никакого проку. Старики с каждым днем сдают и уже никуда не годятся, значит, выкручивайся, как знаешь, ничего не поделаешь.
— Точно. Ничего не поделаешь.
— Пока ты еще пацан, дело другое. Шатаешься где хочешь, и все тебе интересно. Идешь себе за собаками, которые знают квартал лучше, чем ты, да глазеешь по сторонам. Все здесь свои, все с тобой здороваются и зовут сыграть в расшибалочку. Но как только видят, сукины дети, что ты входишь в возраст, начинают косо смотреть на тебя.
— Боятся, как бы ты не перебил им дорогу…
— Всего боятся, Бето. Как бы ты не позарился на их деньги, на их девчонок. Сразу начинают все скрывать от тебя. А потом тебя задирает какой-нибудь глот — просто так, чтобы испытать тебя, — и тут уж ничего не поделаешь…
— Конечно. Тут уж не будь слабаком.
— Только потом гляди в оба — могут и подстеречь с ножом. И если захотят, они тебя уделают, Бето. Это они умеют! И поскольку у них есть ходы к важным шишкам и они готовы на все…
— Тем даже выгодно, чтобы этих подонков не трогали, — могут и пригодиться. Смотришь, они уже разъезжают на машине и все такое прочее.
— …если ты им пришелся не по нраву, ты пропал, друг, сам черт тебя не спасет. Ты, конечно, постараешься не попадаться им на глаза, но и это тебе не удастся: куда ты денешься? Разве можем мы в кошки-мышки играть? Не из того мы теста. Ну, ладно… В кабаре, где я работал официантом, поначалу, верно, было очень хорошо. Но когда видишь, как кривят рожу старые официанты, прямо с души воротит. Они, мол, из-за тебя ни песеты не заработали, ты у них вырываешь кусок изо рта. Говнюки. И каждый вечер там ошивается всякая шпана, того и гляди, нарвешься на скандал. Нет, друг, это не по мне. Идешь в мороженщики, но и тут та же история… Что же тогда остается? Ну его к черту, подадимся в Штаты. Там тебе платят доллары, и ты возвращаешься к себе тратить их, и никто к тебе не вяжется. Ты скажешь, что гринго обращаются с тобой, как с последним дерьмом? Ничего не поделаешь, за это они тебе и платят хорошие деньги.