В соответствии с практикой второй половины 50-х гг. не вся информация по делам о государственных преступлениях доходила до Прокуратуры СССР. Только прокуроры союзных республик должны были направлять специальные сообщения «о каждом (курсив мой. – В.К.) совершенном государственном преступлении», а также сообщать о результатах окончательного разрешения дел. Прокурорам краев, областей и автономных республик надлежало информировать о всех государственных преступлениях только соответствующего прокурора союзной республики и лишь по отдельным наиболее важным делам (к ним относили измену родине, террористические акты и диверсии, но также и антисоветскую агитацию) копию этого сообщения направлять еще и в Прокуратуру СССР[33]. Таким образом, фонд Прокуратуры СССР за вторую половину 1950-х гг. при всей своей полноте изначально не содержал материалов надзора за всеми делами, расследованными периферийными органами государственной безопасности. (Абсолютно полная информация обо всех совершенных государственных преступлениях приходила только из небольших республик.) Иногда пропуски в информации восполнялись позднее – надзорными производствами, заведенными не в связи с событием преступления (по спецсообщениям местных прокуратур), а по жалобам осужденных и их родственников, – как непосредственно в Прокуратуру СССР, так и в высшие органы власти и государственного управления СССР, а также в ЦК КПСС[34]. Кроме того, часть дел, по которым не было послано спецсообщений, находила отражение в материалах обзоров и отчетов о работе периферийных прокуратур.
Во второй половине 1960-х гг. информация об арестах за антисоветскую агитацию и пропаганду становится более полной. Согласно указаниям Прокуратуры СССР № 13/51 от 15 июля 1968 г. и № 13/13с от 7 марта 1973 г. прокуроры союзных и автономных республик, краев и областей обязаны были об арестах по уголовным делам, возбужденным и принятым к производству органами государственной безопасности, немедленно сообщать спецсообщениями в Прокуратуру СССР, а в случаях особой важности происшествий – доносить спецтелеграммами с последующим направлением по почте подробных письменных сообщений[35]. Но при этом нужно иметь в виду, что до начала 60-х гг. обвиняемые в государственных преступлениях практически всегда подвергались аресту, санкцию на который давал прокурор. Распространение практики профилактирования (официального предупреждения) в 1960-1980-е гг.[36], стремление сократить число официально возбужденных уголовных дел привели к тому, что число законченных производством уголовных дел на инакомыслящих за этот период в фонде Прокуратуры СССР невелико по сравнению с предшествующими годами, а сведения о подавляющем большинстве выявленных и профилактированных органами КГБ «антисоветчиков» туда не поступали, поскольку для профилактирования санкции прокурора не требовалась, достаточно было его «информировать».
Помимо спецсообщений о возбуждении уголовных дел об антисоветской агитации и пропаганде, в надзорных производствах Прокуратуры СССР содержатся копии обвинительных заключений и приговоров, тексты внесенных Генеральным прокурором и его заместителями протестов и подготовительные материалы К ним, жалобы осужденных и их родственников, прокурорские заключения по этим жалобам. Широко представлены в документах прокурорского надзора и сами «крамольные» тексты (рукописи, листовки, анонимные письма) – чаще в цитатах и извлечениях, иногда в копиях и (редко) в оригиналах.
Высшее юридическое «начальство», определявшее порядок ведения судебных документов и надзорных производств, заботилось, естественно, не об интересах будущего исследователя, а об идеологической неприкосновенности режима. Поэтому ряд директив запрещал цитирование антисоветских высказываний в судебных и прокурорских документах. Известно, например, частное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР (1959 г.) «о недопустимости изложения в приговоре подлинных антисоветских высказываний»[37]. По воспоминаниям следователя КГБ О.А. Добровольского, правила ведения протокола требовали, чтобы «крамольные мысли записывать в сослагательном наклонении: «Подследственный такой-то заявил, что в СССР якобы нет демократии»[38]. На полях документов, присланных с мест в Прокуратуру СССР, напротив цитат из крамольных текстов и высказываний можно время от времени встретить пометки высокопоставленных прокурорских чиновников: «Напрасно полностью фамилии (критикуемых руководителей партии и государства. – В.К.) указываются в сообщениях»[39].
Самое удивительное, что подобная цензура сначала распространялась только на несекретные документы (судебный приговор), а затем (уже в 1960-1970-х гг.) очередь почему-то дошла и до закрытых служебных документов. Сфера действия ритуальных табу при Брежневе стала шире, вполне совпадая с фальшивыми бюрократическими попытками сакрализации личности «первого лица». Документы надзорных производств Прокуратуры СССР чем дальше, тем больше использовали маловразумительные ярлыки («антисоветская», «реформистская», «ревизионистская», «политически вредная») и избегали каких бы то ни было подробностей, что в ряде случаев предельно затрудняет идеологическую идентификацию «антисоветчиков».
После смерти Сталина советская юстиция отказалась от безумной инквизиторской концепции, по которой признание обвиняемого считалось «царицей доказательств» и которая в свое время проложила путь к массовым беззакониям и репрессиям. В середине 50-х гг. обязательным требованием стал сбор основных доказательств (свидетельские показания, вещественные и письменные доказательства, заключения экспертиз и тл.). Принималась во внимание возможность самооговора обвиняемого – из желания скрыть более тяжкое преступление, в силу моральной подавленности или просто непонимания сущности предъявленного обвинения из-за неграмотности.
Важным шагом стало упразднение различных специальных органов (Особого совещания при МВД СССР и т.п.), подменявших собой суд, а также ликвидация так называемого «исключительного порядка» расследования и судебного рассмотрения дел о вредительстве, террористических актах и диверсиях[40]. Приведем лишь один пример того, каким опасным орудием беззакония и произвола было в прошлом внесудебное преследование крамолы. В 1953 г., уже после смерти Сталина, был арестован Б.Д. Лившиц, сказавший о покойном диктаторе: «Чтоб он сгинул!» Ознакомившись с «доказательной базой», прокурор Главной транспортной прокуратуры пришел к выводу: «Учитывая, что по делу Лившица нет свидетелей, что вещественные доказательства явно недостаточны для направления дела в суд, а оперативные материалы не могут быть использованы в суде, считаю, что данное дело подлежит рассмотрению Особого Совещания при МВД СССР». Итак, доказательств нет, но посадить все-таки нужно. И можно! К счастью для Лифшица, наступали новые времена. Дело было направлено в Особое совещание, но 23 сентября 1953 г. прекращено следователем[41].
После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1956 г. «О подсудности дел о государственных преступлениях» произошло упорядочение практики осуждений и вынесения приговоров. Политические дела, включая их наиболее многочисленную группу (об антисоветской агитации и пропаганде), стали рассматриваться в подавляющем своем большинстве в общегражданских судах, где в 1957 г. было осуждено 94,6% из общего числа приговоренных за контрреволюционные преступления. В 1956 г. эта цифра составляла 50%, в 1952 – 21,4%, в 1947 – 12,3%. Остальные приговоры выносили так называемые «специальные суды», включая военные трибуналы.
34
В случае поступления подобных жалоб по делам, о которых в Прокуратуру СССР ранее уже поступило специальное сообщение, материалы проверки присоединялись к ранее заведенному надзорному производству.
36
В 1972 г. применение предупредительных мер получило законодательное подтверждение. 25 декабря 1972 г. Президиумом Верховного Совета СССР был принят Указ «О применении органами госбезопасности предостережения в качестве меры профилактического воздействия». Документ не подлежал опубликованию. Он давал органам государственной безопасности, опять-таки в нарушение Конституции, право вызывать для проведения «профилактических бесед» советских граждан, совершивших действия, которые могут нанести ущерб безопасности страны, и в необходимых случаях, по согласованию с органами прокуратуры, делать вызываемым гражданам официальные письменные предупреждения о прекращении этих действий с разъяснением правовых последствий их неисполнения.
40
При этом порядка обвинительное заключение вручалось обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде, кассационное обжалование приговора не допускалось, дела слушались без участия сторон и т.п.