И здесь все сработало, как и было задумано Константином. К концу недели русичи и местные, не чинясь, хлебали варево из одного котла, чему сами ливы были только рады-радешеньки. Им ведь свою мучную болтанку приправить было и вовсе нечем. Бросят для запаха пару корешков да травок, а больше и нет ничего. Постарались рыцари от души, устроив своим новообращенным подданным вечные постные дни.
Русичи, видя такое дело, поначалу просто угощали, а потом и вовсе так разделились, чтоб у каждого котла, поставленного на огонь местными жителями, столовался хоть один из них. Вот он-то и бухал щедрой рукой мясо в кипящее варево, весело подмигивая тем, кто жадно глядел на него. Мол, сейчас поедим на славу.
Но помимо явной у Константина была еще и тайная цель.
Едва ему доложили, что первые отряды крестоносцев уже на подходе, как он тут же созвал старейшин и без обиняков спросил:
– Как дальше жить будем? Вы со мной, против меня или сами по себе?
Те поначалу нерешительно мялись. Врать по причине своей «нецивилизованности» они до сих пор не привыкли, а говорить правду – себе дороже. Уж больно страшно отказывать, а согласие давать тоже боязно. Знать бы, что надолго пришли старые-новые хозяева на их земли, тут и говорить было бы нечего. Как один встали бы под знамена князя Константина и дрались бы не щадя жизни. Тогда бы они все им попомнили: и виселицы многочисленные, и то, что обдирали их каждый год как липку, да и за разбитые кумирни со старыми богами воздали должное.
Может, потому и урожаи скудными стали, что который год не ловят ливы доброго бога Юмиса[34] на своих полях, пригласив его остаться пожить вместе со всей семьей.
Да и со скотом худо. Намного чаще стали дохнуть лошади и коровы. А может, дело тут не только в бескормице, но и в том, что уже и забыли ливы, когда плясали в честь бога Усиньша,[35] в первый раз выгоняя после зимы лошадей на пастбище? Да и жертву ему давным-давно не приносили.
С милой богиней Марей немного полегче. Тут рыцарей и обмануть можно. В их каменном капище есть изваяния доброй женщины с младенцем на руках, можно представить себе, что это и есть славная хорошая Маря – коровья охранительница,[36] и помолиться ей. К тому же и имена у них почти созвучны. Может, потому коровы намного меньше дохли, чем лошади?
Но если с другой стороны брать – уж очень большой риск получался. А если этот веселый и совсем не страшный князь уйдет, не сумев одолеть железные полчища проклятых пришельцев? Тогда ведь ливам вновь придется оставаться один на один с этими велнсами,[37] как они их тихонько между собой называли.
Да, именно так. Ливы – народ умный. Их вокруг пальца не обведешь. Пусть эти, что в латы с ног до головы закованы, называют себя как хотят – хоть слугами божьими, хоть даже и богами. Но старики ливы сразу поняли, что лгут они. Впрочем, велнсы всегда лгут. Так им на роду написано. И никакие они не слуги божьи, а совсем наоборот.
Да они и сами себя чуть ли не сразу выдали, когда заговорили в первый раз о царстве усопших и о боге своем Кристе, который там восседает вместе с отцом и распределяет покойников – кого куда. У самих-то ливов такой тоже имеется, хотя и один всего – Виелона.[38] Но оно и понятно. Ливов мало, им и одного бога хватит, а чужеземцев много. Тут и двое с трудом управляются.
Остальное же все сходится. Только для Виелоны кости жгли, а этому Кристу в капище каменном свечи восковые палят.
Вот только очень уж злобен их бог. Виелона как-то попроще будет, а этот… Не любит он других богов. Прямо-таки на дух их не переносит. И служители его тоже под стать своему хозяину – зверье зверьем.
О том, как раньше под русичами жилось, теперь лишь легенды остались. Их старики рассказывают, которые те времена помнят. Хорошо рассказывают, красиво. Дескать, тому же князю Вячко никакого дела не было до того, кому именно его подданные молятся, кому жертву приносят, для кого пляшут у костра. И жрецы его хоть и ворчали, но зла не творили.
Да и брали с них тогда по совести. Ливы и сами понимают: княжье дело такое. Должен же он воев своих кормить, слуг разных, семью опять же. Им не жалко было. Но последнее зерно из закромов князь никогда не забирал, последнюю лошадь из конюшни его слуги не уводили, последнюю корову из стойла не резали.
Да и этот Константин тоже молодец. Голову до небес не задирает, слова сквозь зубы в разговоре не цедит, как на скотину не глядит. Опять же уважение оказал неслыханное. Когда бы еще старейшины в господский дом внутри замка попали, да не вниз, к слугам, а наверх, в господские покои. И их за стол усадил, и сам рядом уселся.
И разговаривает с ними не чинясь. Кое в чем толмач помогает, но и сам князь уже несколько слов освоил, а ведь он тут – всего ничего, вот и понимай. С таким, наверное, хорошо было бы жить, если только это он поначалу не прикидывается, пока в силу не вошел. А как войдет, тогда сызнова держись, лив.
Хотя это вряд ли. Достаточно в глаза ему посмотреть, чтобы понять. У тех велнсов они светло-льдистые, холодные. Только одно презрение да алчность в них и увидишь. У этого они потемнее малость будут, но главное – потеплее. И силен, это сразу видно. Как он замок-то лихо взял. Всего за одну ночь. Ну, чистый Перконс.[39]
Но это только в былинах да сказаниях могучий Перконс всегда одолевает Велнса, а в жизни… Как знать, кто окажется сильнее, стоящий перед ними светлоликий князь или мрачные велнсы, которые сейчас приближаются.
А если не суждено этому князю, как некогда Вячко, одолеть нечисть, то что тогда? Впрочем, об этом они как раз все знали. Мстить будут велнсы, страшно мстить, а свою землю не покинешь, не уйдешь, все бросив без жалости. Да и некуда им идти. Вот и угадай, как правильно тут поступить. Эх, знать бы, что там у Карты[40] на уме, – проще было бы. Но богиня молчит, не хочет ничего подсказывать. И то правда. Ее-то ливы тоже стали подзабывать, потому как за такие вещи у рыцарей строго. Хоть Карте жертву принеси, хоть ее сестрам – Лайме и Декле, а кара едина – смерть. Вот потому-то и не приходят добрые богини ливов к их новорожденным, которые мрут как мухи. А как им не помирать, если к их изголовью является одна Гильтине.[41] Эту звать не надо, она сама всегда непрошеной приходит.
Наконец после долгих переглядываний, перемигиваний да перешептываний старики решили сказать все как есть. Коли князь к ним с таким уважением, то негоже душой кривить. Такой должен их понять.
Первым взял слово Нинн, самый старый изо всех:
– Свои жизни мы тебе, княже, хоть сейчас вверили бы и с радостью пошли бы за тобой куда скажешь. Вот только как нам с бабами да детишками быть, подскажи. Прознают велнсы – никого не пощадят. Дома наши сожгут, посевы вытопчут, скот угонят да и в живых тоже навряд ли кого оставят, если ты обратно вернуться вздумаешь. Вот и выходит, что со всех краев беда поджидает. С тобой остаться – оттуда смерть, с ними пойти, хоть и не хочется, – ты не пощадишь. Опять же, сам посуди, ты ныне здесь, а на будущее лето глядь – и нет тебя. Оно и понятно – не все время ты тут сидеть будешь. К тому же Русь большая – есть куда уйти, а наша земля маленькая, да и не ждет нас никто в иных краях. – И замолчал, выжидающе глядя на князя.
Старики довольно переглянулись между собой. Ох и хитер старый Нинн. Вроде бы и все сказал как есть, а на самом деле, если вдуматься, ничего не ответил да еще и самого князя подбил на откровенность. Мол, сам-то ты как дальше жить думаешь и что делать собираешься?
– Я никого из вас и ваших людей принуждать и карать не собираюсь, – медленно произнес Константин. – И вас я понимаю. Не за себя, а за людей своих душой болеете. Так и надо.
34
Юмис («двойчатка», т. е. сросшиеся друг с другом колосья или плоды) – бог удачного урожая. Различали ржаной, ячменный, льняной и др. Большую часть года он спит в поле под камнем или под дерном. Во время сбора урожая его ритуально ловили под руководством хозяйки-матери, нещадно трепали, били, отрезали голову, после чего приносили в дом, угощали хлебом, горохом, пивом и предлагали остаться. Юмис имел и семью – жену Юмалу и детей. Сына звали Юмалень.
35
Усиньш – бог, который покровительствовал лошадям. В его честь устраивали специальный ритуальный танец, который так и назывался – танцем Усиньша. В жертву ему приносили два хлеба и кусок жира, которые бросали в огонь.
36
Автор не преувеличивает и отнюдь не пытается таким сравнением как-то унизить имя девы Марии, сравнивая ее с покровительницей коров богиней Марей. Еще очень долгое время латыши именно так и обращались к ней: «Милая Маря скота, мать Исуса Христа, упаси от колдунов и ведьм!»
38
Виелона – бог подземного царства и всего загробного мира. Для него устраивались обряды кормления мертвых и ритуальные сжигания костей животных, поскольку Виелона во многом походил на Велнса, точно так же покровительствуя скоту.
39
Перконс (лит. Перкунас) – аналог славянского бога Перуна у ливов, лэттов, семигалов и прочих латышских племен.
41
Лайма и Декла, будучи тоже богинями судьбы (наподобие греческих мойр), на первых порах заботились о малышах, особенно Декла, а вот Гильтине, которая также приходит к ребенку, является полной противоположностью Лаймы. Если последняя олицетворяет жизнь и счастье, то ее мрачная спутница Гильгине – смерть и горе.