— Может быть, прочитаем письмо, сестрица Има? — предлагает Дарсоно.
Патима соглашается. Дарсоно опускается в кресло, раскрывает конверт. Вокруг стоят дети.
— Сейчас прочтем, что пишет брат Аман.
«Шлю моим дорогим сестрам и брату сердечный привет. Вы, наверное, удивитесь, если узнаете, что все это время я находился в тюрьме.
Мои дорогие, я все сделал, чтобы вы узнали, где я нахожусь, но усилия мои прошли даром. Так ничего и не вышло! Здесь за все надо платить, даже за то, чтобы передали на волю письмо. Но мне платить нечем. А бывает и так, что деньги возьмут, а поручение не выполнят. Надуют, и все.
Всего несколько сот метров отделяют тюрьму от нашего дома. Но так и не пришлось нам увидеться. Они хотят уничтожить нас не только физически, но и духовно, — и нас, и всех наших близких. За все три месяца мне не дали в тюрьме ни клочка бумаги. Знали бы вы, где я, наверняка передали бы весточку мне. Да и вам обо мне ничего не сообщили.
Знайте, мои дорогие, что для важных начальников мы не люди, а так, что-то вроде мячиков для игры. Только игра эта дорого нам обходится. Мы расплачиваемся за нее слезами и болью, а нередко и жизнью. Учитесь же хорошенько, мои дорогие! Тогда вы станете сильными и свергнете тех, кто несет людям зло и войны.
Я здоров, родные мои. Надеюсь, что и вы в добром здравии. Обо мне не беспокойтесь. Пользы от этого никакой. А вам сейчас надо стремиться к определенной цели, прилагать все силы к тому, чтобы осуществились ваши мечты. Я в тюрьме и не могу о вас позаботиться. Вы должны заботиться о себе сами. Вы молоды, а молодость, мои родные, бесценный дар. Не растрачивайте ее понапрасну, чтобы в старости не пришлось каяться. Еще раз прошу вас забыть меня навсегда».
— Брат Аман! — вздыхает Патима, и на глаза ей навертываются слезы.
У Дарсоно глаза тоже влажнеют, но он справляется с собой и продолжает читать:
— «Забудьте меня и думайте только о вашем будущем.
Надеюсь, я не зря учил и воспитывал вас, хотя в жизни самое главное — воспитать самого себя. Пусть сейчас вам это трудно понять, поймете потом, когда станете старше. Поэтому повторяю, вам надо хорошенько учиться.
Я свой долг выполнил до конца. Так, по крайней мере, мне кажется. И потому вполне готов к тому тяжкому испытанию, которое мне предстоит. Я встречу его с радостью. Не думайте, что в тюрьме я чувствую себя несчастным. Нет! Я так же бодр, как всегда. Так что не грустите оттого, что я не возвращаюсь домой. Я не скоро вернусь, но вернусь непременно. Может, это будет лет через десять или двадцать, а может, через шестьдесят или семьдесят. Но я не горюю, и вы не горюйте.
Дорогие мои, на свете много добрых людей. И каждый из них может заменить вам брата или сестру. Братья и сестры бывают не только кровными. Вовсе нет!
Еще прошу вас заботиться о матери. Первые признаки болезни появились у нее в тот год, когда пала Голландская Индия. А тут еще история со мной. Уверен, что вы ее не бросите на произвол судьбы.
Ну, а теперь хочу поговорить с каждым из вас в отдельности.
Ама!
Ты совсем уже взрослая, тебе девятнадцать. Дарсоно будет тебе хорошим мужем. Жаль только, что я не смогу быть у тебя на свадьбе. Не смогу быть твоим вали[85]. Свадьба — великое событие в жизни каждого человека. Буду молиться, чтобы вы с масом Дарсоно были счастливы и чтобы ваше счастье ничем не омрачалось… Так что считай, что я тоже был у тебя на свадьбе…»
Дарсоно прерывает чтение, медленно проводит рукой по глазам, все ниже и ниже склоняет голову и наконец приникает лицом к столу. Патима, Салами и Хасан не сводят с него глаз.
— А почему так долго нет сестрицы Амы? — спрашивает Хасан, легонько касаясь плеча Патимы.
— Она ведь давно ушла, — подхватывает Салами.
В глазах Патимы тревога.
— Ама не сказала, куда идет? — спрашивает она у Салами.
— Матушка велела ей ехать на конечную остановку трамвая за братом Аманом, — тихо отвечает Салами.
— Но ведь сейчас уже ночь. — Патима вздыхает и смотрит на Дарсоно. Тот сидит, не меняя позы.
— И матушки нету, — еще тише произносит Хасан.
— Не пойму, что случилось, — говорит Патима, глядя на Дарсоно. — Куда она могла пойти?
Дарсоно поднимает голову. Глаза у него покраснели от слез. Никто не решается нарушить молчание.
85