— Хеддар?[88] — рявкает солдат из-за прожектора. Он скрыт темнотой.
Амила продолжает двигаться вдоль колючей проволоки.
Снова окрик:
— Кто идет?
Она останавливается под фонарем, вглядывается в неосвещенное пространство. Там кто-то грубо хохочет.
— Наглая рожа, — бормочет Амила, — смеяться надо мной вздумал.
Дойдя до ворот, Амила останавливается. Там стоит часовой с винтовкой наперевес. Он подбегает к Амиле, светит в лицо ей фонариком и по-арабски поминает пророка и господа его, чтобы отогнать беса, как его учил кьяи[89] в сельской мечети.
Но Амила не бесовское наваждение. Она входит в тюремный двор и пронзительно кричит:
— Жги их! Жги их! Где мой сын?
— Ведьма лесная! — ругается часовой. — Я тебя за черта принял.
— Где мой сын? — спрашивает Амила.
— Ты что шляешься в комендантский час?
— Мой сын здесь?
— Какое мне дело до твоего сына! Пошла прочь! Еще немного, и я пристрелил бы тебя, старая дура!
Но Амила не слышит угроз. Поглощенная мыслью о сыне, она бесстрашно идет вперед. Часовой бьет ее по плечу чехлом от штыка. Амила пронзительно кричит и садится от боли на землю. Но уходить не собирается.
— Сыночка моего убивают! — причитает она.
— Какого еще сыночка?
— Все мне врут, все обманывают меня, — не слушая часового, продолжает Амила. — Лейтенанта Гедергедера японцы убили. А сыночка моего единственного увели эмпи. Наглые твари! Я его день и ночь ищу, а меня бьют. Сыночек мой! Все они наглые твари! Сжечь их надо, всех до единого сжечь!
— Ты что, свихнулась? — равнодушно спрашивает часовой.
— Амила не свихнулась. Это они свихнулись. И ты тоже свихнулся.
Часовой пинает ее в зад.
— Ты куда меня бьешь?! — вопит Амила.
Часовой так и покатывается со смеху.
— Они сыночка забрали, — теперь уже тихонько говорит Амила. — К смерти приговорили. И никто не хочет помочь, ни один человек на свете.
— А как же зовут твоего сына? — потешается часовой.
— Сааманом зовут!
Часовой с минуту молчит, потом, злорадно усмехаясь, спрашивает:
— Сааман бин Паиджан?
— Сааман бин Паиджан. Моего мужа звали Паиджан.
— Есть тут такой.
— Сыночек! Сыночек! Ты здесь! — Амила поднимается с земли, безумными глазами пристально смотрит на часового.
— Все в порядке, — говорит часовой. — В полном порядке. Завтра его расстреляют. Главное, не волнуйся! Завтра ему крышка!
— Сволочь ты! Гад. Гиена казарменная! Это ты в него будешь стрелять?
— Хорошо бы всех ихних главарей вместе с ним к стенке поставить, — говорит часовой.
Теперь Амила не отвечает. Она снова садится на землю и с плачем взывает к небесам. Потом быстро встает и бежит через двор к тюремным дверям.
— Сынок! Сынок! — исступленно кричит несчастная мать.
Часовой гонится за нею. Амила хватается за глазок в тюремной двери.
— Я сыночка ищу! Сыночка!
Часовой дергает ее за волосы. Силы покидают старую женщину, пальцы ее разжимаются, и она валится на крыльцо. Часовой пытается оттащить ее от дверей, но она сопротивляется. Потеряв терпенье, часовой бьет Амилу носком сапога по ноге. Старуха вскрикивает от боли.
— Сыночек!
Тут часовой хватает Амилу за ногу и тащит за ворота. Она вся ободралась в кровь о булыжник и гравий.
— Простите, господин… простите… Я искала своего сыночка. Моего родного сыночка, — стонет Амила.
— Не смей больше соваться во двор. А то застрелю. Понятно?
— Так здесь же сынок мой!
— Да! И завтра его расстреляют!
Амила издает пронзительный вопль. Часовой дает ей пинка и оставляет лежать на дороге.
Ночь безмолвна. Тишину нарушают лишь рыданья Амилы, которые слышны далеко вокруг. Амила подползает к проволочному ограждению тюрьмы и садится прямо на землю.
Ночь постепенно светлеет. Затуманенными грустью глазами смотрит Амила на усыпанное звездами небо, потом веки ее тяжелеют, и она засыпает. В недоступном взору кружении движется Земля.
Утренний туман постепенно выпадает росой. Наступает холодное утро. Оно не принесет Амиле радости. Вот уже прокричали первые петухи — гордо, призывно. Заскрипели телеги. В тишину утра ворвались звонкие, как флейта, свистки паровозов. Уже начали с шумом сновать по дорогам автомашины.
Амила пробуждается от своего короткого сна. С трудом поднимается на ноги. Протирает глаза и озирается по сторонам. Затем бредет, едва волоча ноги, по переулку. Звонят церковные колокола. Эти звуки будят в женщине какие-то неясные воспоминания. Она бьет себя по голове, силясь что-то вспомнить.