— Спятила она, что ли? — говорит один из могильщиков.
— Наверное, тот парень, которого казнили, ее сын, — произносит другой.
— Вот она и свихнулась.
— Да.
— Бедняга…
Кто-то присаживается возле Амилы, щупает ее тело.
— Мертвая, — говорит он.
— Мертвая, — повторяют остальные.
— Жаль старуху!
— Война! Война!
— Надо бы сообщить куда следует, — говорит один из могильщиков и уходит.
Остальные отправляются на участок, где еще обмеряют землю, и начинают копать, готовя кому-то последнее пристанище. Они переговариваются, изредка бросая взгляд на мертвую Амилу. Пот льет с них ручьями.
Вскоре возвращается тот могильщик, который ходил докладывать об Амиле. Он с ходу прыгает в яму и принимается за работу.
Спустя немного появляются полицейские и поспешно направляются к бездыханной Амиле. Могильщики вылезают из ямы и плотным кольцом окружают мертвую.
— Вы ее не двигали с места? — спрашивает полицейский.
— Не двигали, — разом отвечают рабочие.
Полицейские приступают к осмотру тела, а рабочие снова принимаются за работу.
Минут через десять в ворота входит еще группа могильщиков. А полицейские тем временем подхватывают бездыханное тело Амилы и торопливо идут к воротам.
Работа на кладбище продолжается. Сегодня найдут здесь приют еще три человека, покончивших счеты с жизнью.
13. ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ
На кладбище ни души. Солнце уже не жжет так нещадно, посылая на землю длинные косые лучи, разорванные кое-где кронами деревьев. Только сочная зеленая трава радует взгляд в этом исполненном скорби уголке.
Столбик на свежей могиле, к которому прибита дощечка с надписью, почему-то слегка накренился. Тени становятся все длиннее, слабый ветерок ласкает землю и деревья.
Вдруг в кладбищенские ворота входят несколько человек, усталых, с унылыми лицами. Они бесшумно идут к могиле Саамана. У каждого в руках сверток. Это Дарсоно, Патима, Салами и Хасан. Идут они молча. Волосы у них спутаны, видно, давно не видели гребенки.
Вот и могила. Все четверо опускаются на корточки, развертывают свои пакеты с цветами и рассыпают цветы по могиле. Дети плачут. Плачут молча, не произнося ни слова.
— Теперь помолимся, — спустя немного шепчет Дарсоно чуть слышно.
Дети все разом заученно произносят непонятные для них арабские слова, предписанные их верой. Дарсоно тоже шевелит губами. Их и без того усталые лица становятся еще сумрачней от этой молитвы, от тоски, навеваемой кладбищем, от свежей могилы, от всего, что их окружает.
— Помолитесь за упокой души почившего маса Амана, да не стеснит господь его могилы, — шепчет Дарсоно. — «Альфатеках…»[92]
Дети подхватывают молитву.
— Пусть каждый дает обещанье масу Аману, — снова шепчет Дарсоно.
— Братец Аман, — тихо говорит Патима, склонив голову. — Я сделаю все так, как ты хотел, не обману твоих надежд. Обещаю!
— Теперь ты, сестрица Мими! — шепчет Дарсоно.
Мими, с трудом сдерживая слезы, произносит:
— Братец Аман… прости, что я такая бестолковая. Ты так много работал, чтобы я могла ходить в школу… а я плохо училась… прости меня! Братец… я очень-очень старалась… но ничего не получилось… Ты так из-за меня волновался, братец, потому что я получала плохие отметки. — Тут Салами дает волю слезам. — Но я ничего не могу тебе обещать, потому что я глупая…
Она умолкает. У нее нет сил говорить дальше.
Несколько минут слышны только рыдания и шорох ветра. По небу плывет черная туча. Где-то далеко на западе рокочет гроза. Мими продолжает плакать.
— Мас Аман, — говорит Дарсоно, — твоя сестра не может больше говорить. Я знаю, ты понял ее. Она обещает впредь никогда не огорчать тебя. Ну, а учеба ей трудно дается. Прости ее!
— Братец, — запинаясь, шепчет Хасан. — Ты был таким добрым. Я никогда тебя не забуду. Я буду учиться и никогда больше не буду драться.
Он замолкает. Глубоко вздыхает. Затем шепчет снова:
— Братец, мне кажется… я не хочу больше быть генералом. Знаешь… я не хочу больше быть военным. Я не хочу воевать. Я не хочу убивать людей. Лучше я буду бечаком, как ты, братец.
Безмолвствует кладбище, могильные столбики, цветы, рассыпанные на могиле, свежие комья земли. В блестящих от слез глазах Хасана немой вопрос. Он тихо всхлипывает.
— Братец, — говорит Салами. — Не беспокойся обо мне, прошу тебя. Наш дом сгорел, и у нас нет пристанища. Но об этом мы не горюем. Самое большое несчастье — это что ты нас покинул, братец.
92