— Время быстро летит, — вздохнула Балжид и долгим взглядом посмотрела на гостью, как бы припоминая что-то давным-давно минувшее.
— Дети выросли, теперь, Балжид, тебе только жить да радоваться, верно? — старалась вызвать на разговор подругу Сурэнхорло.
— Да, много с той поры лет прошло, — задумчиво произнесла Балжид и, сразу погрустнев, добавила: — Помнишь, каково мне было, с малыми детьми на руках мыкаться по чужим углам, когда Донроб меня бросил?
— Как не помнить! Не зря говорят: у неверного человека душа что ковыль на ветру!
— Ну да ладно, что теперь говорить об этом! Дети выросли, слава богу, не без твоей помощи и не без помощи добрых людей, выучились, сыты, одеты. Вот и сын в этом году вернулся из Советского Союза, где закончил учебу.
— Бог ты мой, Хурц институт кончил! — воскликнула Сурэнхорло.
— Да, на инженера по горному делу выучился!
— Когда же он приехал?
— Вчера.
Не успела Балжид сообщить подруге эту приятную новость, как дверь мягко отворилась и в юрту вошел молодой человек в светло-сером костюме и очень красивом галстуке, завязанном модным толстым узлом. Его густые черные волосы были зачесаны на косой пробор.
— Здравствуйте, Сурэнхорло-гуай[100], — поздоровался он, широко улыбаясь.
— Здравствуй, здравствуй! С успешным окончанием тебя! — радуясь и целуя его в щеку, засуетилась она.
— Спасибо! — поблагодарил Хурц, садясь на стул, и спросил: — Как ваше здоровье?
— Не жалуюсь! А ты-то каким молодцом стал, а?
Балжид внимательно их слушала, и счастливая улыбка не сходила с ее лица. Взглянув на нее, Сурэнхорло подумала: «Как она счастлива! У детей радость — для матери — счастье!»
Потягивая заботливо поднесенный матерью горячий чай с молоком, Хурц обратился к ней:
— Мама! Мне надо срочно поехать в Хубсугул[101]. — Брови Балжид удивленно взметнулись.
— Ты получил туда назначение?
— Нет, назначение я получил в Булган[102] на медно-молибденовый комбинат[103], но прежде должен съездить в Хубсугульский аймак.
Балжид молчала, не сводя глаз с сына. Хурц поднял голову, во взгляде его была решимость.
— Мать! Я узнал, что отцу стало очень плохо, не ехать нельзя, кто поможет ему, если не сын?
Балжид побледнела, на лбу еще резче обозначились морщины.
— Откуда ты знаешь? — глухо спросила она.
— Я встретил Дэмчига, его приятеля. Он мне и рассказал.
— Когда же приехал Дэмчиг?
— Кажется, дня два назад.
— И что же… Донроб очень плох?
— Не знаю, так мне сказали… Что уже недолго осталось… — Хурц стремительно поднялся, пряча навернувшиеся на глаза слезы.
— Хурц! Не говори глупостей! Куда и к кому ты поедешь? Только зря деньги потратишь, — в сердцах откликнулась Цэцэг, расчесывая волосы у большого зеркала.
— Куда и к кому, говоришь ты? — резко обернулся к ней Хурц.
— Да! Куда и к кому! — зло повторила Цэцэг.
— Сестра! Подумай, что говоришь! Я хочу ехать к отцу! К родному отцу! — Голос Хурца звучал тихо, но твердо.
— Брось ты! — Цэцэг покраснела от волнения. — Какой он нам отец! Родные, — она с нажимом произнесла это слово, — родные отцы не бросают своих детей, не делают их сиротами! — Мать, которая сидела все время молча, понурив голову, тяжело вздохнула:
— И правда, сынок, к кому ты поедешь? Он ваш отец, это так, но ведь он бросил вас совсем крошками. Да он и не пустит тебя к себе!
— Бросить верную жену! Родных детей! Какой же он отец после этого! — гневно восклицала Цэцэг, ободренная материнской поддержкой.
— Послушай, сестра! — В голосе Хурца уже не было прежней запальчивости. — Всякое в жизни бывает. Но пусть будет больше хорошего, чем плохого. Больше заботы, любви, внимания. Отец совершил подлость. Ну, а нам зачем так поступать? Вы не тому меня, мама, учили. Верно?
Горячие слезинки скользнули по щекам Балжид, упали на подол ее дэла.
— Лучше совсем не иметь отца, чем такого, как он, — стояла на своем Цэцэг. — В нем вообще нет ничего человеческого.
— Родителей не выбирают, и потому помочь родному отцу, когда он при смерти, — мой святой долг!
— Твой долг! А вот ему наплевать было на долг! Век не забуду, как он чуть ли не с кулаками прогнал маму, когда она, не зная куда деваться, пришла однажды к нему. Я тогда еще цеплялась за ее подол, а ты, ты был совсем маленьким, тебя на руках несли.
Голос Цэцэг дрогнул от слез.
— Не плачь, дочка! Ты ведь не знаешь этого, Хурц, ты был тогда грудным, а вот сестра твоя это запомнила на всю жизнь…
— Хорошо, хорошо, — положив ладонь на пожелтевшие руки матери, прервал ее Хурц. — Успокойся, мама, и ты, сестра, тоже, допустим, так оно и было. Тем более, пусть этот подлец, как вы его называете, увидит, каких ты вырастила детей, мать! Пусть, наконец, узнает, что его дети щедры на добро и не помнят зла… Я непременно поеду!
Лицо Балжид потемнело и сделалось совсем старым. В юрте воцарилась тишина. И тут в спор неожиданно вмешалась Сурэнхорло.
— Балжид, по-моему, Хурц прав, тысячу раз прав! Все черное, как говорится, надо смывать белым. Донроб бросил вас. Но это было очень давно и этого уже не поправишь. И самое главное: вы-то не пропали! Вам помогли и свои, и чужие, и знакомые, и незнакомые — приютили, обогрели, накормили… Донроб был молод, голову потерял из-за этой красотки Ханд… Но жизнь его уже прожита, теперь ему ничего не нужно, только тепло и забота. Надо уметь прощать! Послушайся сына, Балжид, разреши ему съездить к отцу. Я не хотела тебе говорить, но и до меня дошли слухи, что Донроб очень плох и что эта его Ханд давно от него ушла.
Балжид вскинула на подругу блестящие от слез глаза, потом опустила их и еле слышно произнесла:
— Да, он тоже уже старый…
— Ну, как же, как же! Теперь он и старенький и бедненький, и пожалеть его некому… — съязвила Цэцэг.
— Не надо так, Цэцэг! — строго остановила ее Сурэнхорло. — Какой бы он ни был — он ваш отец. Вы оба — молодые, грамотные, сильные, а он — старый, темный, слабый человек. Надо ему помочь!
— Слышишь, сестра? Тетушка права. Ты чересчур строга, даже жестока. В конце концов он — наш отец!
Но Цэцэг уже смягчилась, из глаз исчезли злые искорки. Теперь это была просто растерянная, несчастная девушка…
— Не знаю, Хурц, не знаю, — проговорила она, теребя пальцами пуговицу на своем дэле, и потом тихо, так тихо, что, наверное, никто и не расслышал, добавила: — Как хотелось бы иметь отца!
100