Признав дипломное сочинение «весьма удовлетворительным», В. М. Алексеев сделал на нем приписку, обращенную к автору: «Работа Ваша выполнена прекрасно. Усилия, употребленные на понимание трудных, оторванных от контекста стихов и на создание искусного перевода, увенчались полным успехом, особенно благодаря добросовестному отношению Вашему к каждому слову и выражению. Погрешности, отмеченные на полях, имеют характер более нежели извинительный, ибо обязаны только вполне понятному недостатку опытности».
Н. А. Невский прошел блестящую школу востоковедов не только в университете: для восточников первых десятилетий нашего века существовали две «научные родины» — Восточный факультет Петербургского университета и Музей антропологии и этнографии. Студентов, решивших посвятить свою жизнь изучению народов Востока, безусловно, привлекали замечательные коллекции, собранные в музее. Но главным, что делало Музей антропологии и этнографии «научной родиной» будущих востоковедов, была атмосфера научного поиска и высокого гуманизма, царившая в музее. Центральной фигурой в музее в те годы был старший этнограф Лев Яковлевич Штернберг[114]. Жизнь его была трудной и удивительной: он собирался стать юристом, а вошел в историю науки как крупнейший отечественный этнограф. Это случилось так. Студентом он участвовал в народовольческом движении в Одессе, был арестован, сослан на Сахалин, там не поладил с администрацией и был отправлен в еще более суровую ссылку на самый отдаленный пост Виахту. Шесть лет он прожил среди гиляков, аборигенов Сахалина, овладев гиляцким языком, узнал быт и нравы этого народа, глубоко изучил его фольклор[115]. К тому времени, когда Н. А. Невский стал студентом-восточником, Штернберг был уже признанным ученым, вокруг которого группировалась молодежь, в музее он систематически читал курсы лекций по этнографии. «Приватные курсы» Штернберга существовали в течение долгого времени. Н. И. Конрад вспоминал: «Было тогда в обычае, чтобы некоторые ученые семинары устраивали. Они назывались «приваты», а иногда даже «приватиссиме». Это ни в какие расписания не внесенные занятия, ни в каких учебных планах не значащиеся, а просто так, вот там, если подняться в комнаты музея наверх по лестнице, налево повернуть, и сразу маленький кабинет, где сидел Лев Яковлевич Штернберг и где сидели члены его неофициального семинара, приваты. В числе их был и я, бывал и Николай Александрович. Нас многому научил Лев Яковлевич. Он заставил нас читать Фрэзера»[116].
«Золотая ветвь» стала настольной книгой Н. А. Невского. Бесчисленные факты, собранные и истолкованные Фрэзером, поражали воображение. Мечталось о том, что когда-нибудь и ему доведется окунуться в гущу народной жизни Японии, услышать и увидеть неслыханное и невиданное. Мечтам этим суждено было сбыться.
Крупный и разносторонний этнограф, Л. Я. Штернберг создал ряд оригинальных концепций, но, может быть, главным свершением его жизни была разработка научного метода этнографии. Метод Штернберга получил название «этнографо-лингвистического» и содержал в себе два основных требования: первое — не наблюдать жизнь народа со стороны, а входить в его быт; второе — чтобы общаться с людьми, надо знать их язык. Как этнограф, Н. А. Невский сложился под прямым и непосредственным влиянием Л. Я. Штернберга, взгляды которого он разделял. Школа, пройденная у Штернберга, была «вторым университетом» для Невского.
9 апреля 1914 года (по старому стилю) Н. А. Невскому было выдано свидетельство об окончании университета, а решением Ученого совета факультета Восточных языков от 5 сентября 1914 года Н. А. Невский был оставлен при университете, но без стипендии. Спустя год университет изыскал средства на откомандирование Н. А. Невского в Японию «для усовершенствования знаний и приобретения необходимых навыков в разговорном языке».
Так в жизни Невского начались «годы странствий». Когда более шестидесяти лет назад русский юноша по имени Николай Невский впервые ступил на японскую землю, никто, наверное, не мог бы предположить, что это имя войдет в историю японской науки. Но случилось именно так. Собственно, впервые в Японии Невский побывал еще в 1913 году во время двухмесячной учебной практики. Дни командировки пролетели быстро, он покидал страну, сожалея, что успел увидеть и узнать лишь малую часть того, что хотелось. Он ставил перед собой серьезные задачи, и двухгодичная стажировка вскоре после окончания курса оказалась необыкновенной удачей. Темой своей стажировки он избрал первичные верования Японии — синтоизм. Проштудировав еще в России всю имевшуюся в его распоряжении литературу, Невский немедленно по приезде в Японию приступил к занятиям.
115
Деятельность Штернберга-этнографа привлекла к себе внимание — в октябре 1892 года в московских «Русских ведомостях» в отчете о заседании Общества любителей естествознания, антропологии, этнографии при Московском университете сообщалось об изучении Штернбергом на Сахалине общественного устройства гиляков. Это сообщение стало известно Энгельсу и заинтересовало его. Пользуясь данными отчета, Энгельс написал статью и опубликовал ее в журнале «Нейе цайт». Статья эта дополнила затем книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Мог ли думать Штернберг, когда впервые познакомился в одесской тюрьме с произведением Энгельса, что он внесет свой скромный вклад в этот замечательный труд! Так революционная деятельность привела Штернберга в науку…
116