Япония встретила Невского июльской духотой. Но адовой жары он попросту не замечал. Впереди было целых два года. Впереди — сказочная японская осень с прозрачными небесами, недолгая мягкая зима и пышная весна…
В Токио ему не грозило одиночество, здесь уже обосновались Отто Розенберг и Николай Конрад. Они были единомышленниками, друзьями и понимали друг друга с полуслова.
Все трое были посланы в Японию на стажировку. Факультет Восточных языков, командировавший их, ставил перед ними цель: получить основательную общефилологическую подготовку, необходимую для преподавательской работы на факультете. Но это не было единственной целью командировки, каждый из них имел еще свои, особые задачи, связанные с исследовательской работой. Разграничить научное исследование и совершенствование в языке было, конечно, невозможно, да и не нужно. Одно помогало другому.
Специальной областью занятий Розенберга было изучение религиозной и философской литературы Японии и ознакомление с живой традицией буддизма. «Меньше всего он сидел над текстами и больше всего ходил по монастырям, храмам, разговаривал с монахами, иначе — его интересовал буддизм не как философема, а буддизм как действие. В известной мере такие же настроения были и у другого товарища Николая Александровича Невского, которого он застал в Японии, у Конрада. Конрад поехал туда, чтобы заниматься китайской культурой в Японии, но ему хотелось не по книгам изучать, а увидеть тех людей, для которых китайская культура, в частности китайская философская мысль, представляется жизнью реальной, от чего зависит их поведение. Николай Александрович попал в среду своих товарищей, старших по возрасту. И произошло разделение зон влияния. Буддизм был признан зоной влияния Розенберга, китайская культура в Японии — зоной влияния Конрада, а зоной влияния Невского — синтоизм, то есть национальная идеология японцев». По воспоминаниям Н. И. Конрада, и Николай Александрович не ограничился лишь изучением литературных и исторических памятников. Первые полгода стажировки отведены были на овладение литературой вопроса, что позволило Н. А. Невскому в общих чертах уяснить сущность основных синтоистских учений в исторической последовательности их возникновения. Но параллельно с изучением памятников, а может быть даже предпочтительнее, определилась и другая линия исследования синтоизма: сравнительное изучение фольклора разных провинций, храмовых праздников, гаданий, шаманства, детских игр, народных песен и танцев. Думается, что к выводу о необходимости изучать «синтоизм в действии», то есть народные суеверия, обряды и обычаи, Невский пришел не без влияния старших товарищей.
Вскоре Н. А. Невский завязывает знакомства среди японских этнографов. В те годы японская этнография находилась в периоде своего становления, и двадцатитрехлетний русский ученый с энтузиазмом включился в исследования. Он подружился с Накаяма Таро и Оригути Нобуо, его наставниками стали Янагида Кунио и Киндаити Кёсукэ. Сам характер интересов Невского предполагал общение с людьми, наблюдение повседневной действительности. День за днем обходил он синтоистские храмы, не ускользнули от его внимания и небольшие лавочки, где торговали изделиями народных промыслов разных провинций Японии, он стал завсегдатаем букинистических магазинов, где ему случалось, кроме книг, находить и интересных собеседников. Невский сделал для себя множество открытий, но понял, что главные находки ждут его в глухих уголках страны, тех, которых еще не коснулась европейская цивилизация. Уже летом 1916 года он предпринимает свое первое путешествие в северо-восточные провинции Японии. Объясняя свою устремленность, Н. А. Невский писал: «Масса исконных национальных… устоев уже канула в вечность, масса древних, как плохих, так и хороших, обычаев под влиянием нивелирующей руки квазиевропейского воспитания выглаживается из памяти народной; их место занимают или новые, или в большинстве случаев те же, но до неузнаваемости реформированные на новый лад. Только в глухой деревне или где-нибудь в горах еще можно, пожалуй, найти нетронутую или почти нетронутую японскую жизнь…»[117]. Впоследствии Н. А. Невский совершил еще не одну экспедицию в японскую «глубинку». Так, например, в августе 1917 года вместе с Янагида Кунио и группой исследователей деревенской архитектуры Японии Невский посетил префектуры Гумма, Иватэ и др. Уже во время этих первых поездок собран материал, послуживший основой для статей «Магические фигуры из Тоно», «Песни при исполнении танца «сисимаи», которые были напечатаны в японской научной прессе. Особенным вниманием Невского пользовался культ божества Осирасама, изучению которого он отдал немало сил и времени. «Это не просто культ представителя чего-нибудь великого: успехи и неудачи, счастье и несчастье человеческой жизни — все это целиком зависит от силы данного божества, изменение неудачи на успех тоже совершается по его милости. Поэтому верующие в него соединяют в себе благочестие, любовь к нему и боязнь, страх; с одной стороны, он признается как бог сострадания, человеколюбия, добра и красоты, вроде римской Венеры, а с другой стороны — как бог убивающий, казнящий, карающий и строгий, вроде Купидона. Только отличие его от так называемых богов религий заключается в том, что он совершенно не ведает будущим» а только настоящим…»
117
Здесь и далее цитирую по материалам рукописного фонда Н. А. Невского (ф. 69, оп. 2) из Архива востоковедов ЛО ИВАН СССР.