Выбрать главу

Система угнетения и насилия, ускорившая разрыв, который в силу естественного хода вещей должен был наступить рано или поздно, тогда еще не действовала. Родина-мать проявляла если не справедливость, то снисходительность. Подобно всем древним и великим нациям, она предалась приятному, но опасному занятию — самолюбованию; доблесть и заслуги тех, кого в Англии считали людьми второго сорта, были скоро позабыты, а если о них и вспоминали, то лишь для того, чтобы унизить и очернить. Такие настроения еще усиливались из-за политических разногласий, и все это приводило к недовольству, к новым, еще более явным несправедливостям и крупным ошибкам. Даже в высшем законодательном совете нации те, кому опыт должен был бы придать благоразумие, не стеснялись проявлять полное незнание того народа, совместно с которым они проливали кровь на полях сражений. Самомнение глупцов нашло поддержку во всеобщем высокомерии. Под его самоусладительным воздействием ветераны войны унижали свое звание громкой похвальбой, на какую не решился бы и салонный вояка. Именно эта самоуверенность толкнула генерала Бергойна дать в палате общин пресловутое обещание пройти с войском от Квебека до Бостона и даже назвать число своих солдат: позже он сдержал слово, пройдя то же расстояние с вдвое большим количеством спутников, но только в качестве пленных.

История этой памятной борьбы известна каждому американцу. Удовлетворенный сознанием того, что отечество его восторжествовало, он спокойно предоставляет этой славной победе занять подобающее место в книге истории. Он видит, что мощь его родины зиждется на широкой и естественной основе и не нуждается в поддержке продажных писак. И, к счастью для спокойствия своей души и совести, он понимает, что благоденствия государства нужно добиваться не путем унижения соседних народов.

Наше повествование уводит нас назад, к периоду затишья, предшествовавшего буре революции. В первых числах октября 1759 года жители Ньюпорта, как и всех других городов Америки, испытывали смешанное чувство скорби и радости. Они оплакивали гибель Вулфа и в то же время праздновали его победу. Квебек, твердыня Канады и последний сколько-нибудь значительный пункт, оставшийся во власти народа, на который колонистов сызмальства учили смотреть как на естественного врага, только что перешел из одних рук в другие. Верность английской короне, претерпевшая столько мытарств, прежде чем этот чуждый американцам принцип потерял для них всякое значение, была тогда особенно неколебима: вероятно, нельзя было бы найти ни одного колониста, который не считал бы мнимую славу Брауншвейгской династии [3] в какой-то мере делом собственной чести.

День, когда начинается наш рассказ, добрые жители города и его окрестностей целиком посвятили выражению своих чувств по случаю победы королевского оружия. Подобно многим последующим дням, он начался колокольным звоном и пальбой из пушек. Рано утром население высыпало на улицы. Избранный оратор дня излил свое красноречие в прозаическом славословии павшему герою и вполне засвидетельствовал свою верность короне, смиренно повергнув к подножию трона славу не только этого мученика долга, но и многих тысяч его доблестных сподвижников.

Проявив таким образом свои верноподданнические чувства, удовлетворенные горожане начали расходиться по домам. Солнце в то время уже склонялось к беспредельным просторам, тогда еще пребывавшим в первозданной дикости, а ныне изобилующим всеми плодами и благами цивилизации. Жители окрестных деревень и гости с материка тоже начали собираться в свой дальний путь, ибо местный деревенский люд, даже предаваясь самому беззаветному веселью, неизменно остается расчетливым: наступает вечер, а это может повлечь за собой лишние расходы, вовсе не обязательные для чувств, которые одушевляли население в этот день. Словом, возбуждение улеглось, и каждый возвращался в привычное русло повседневных занятий с серьезностью и степенностью, которые показывали, что люди хорошо понимают, как много времени они растратили на выражение — может быть, несколько чрезмерное — своих патриотических чувств.

В городе снова послышались удары топора и молота, визг пилы. Окна многих лавок полуоткрылись, словно интересы их владельцев вступили в сделку с совестью, а хозяева всех трех городских гостиниц стали у себя на пороге, провожая глазами уходящих поселян с тщетной надеждой обрести клиентов среди людей, к сожалению, более склонных продать, чем купить. Однако на их дружеские кивки, расспросы о здоровье жен и детей, а порой даже прямые приглашения зайти и выпить поддалось лишь несколько праздных и шумливых матросов с кораблей, стоявших в гавани, да с полдюжины завсегдатаев питейных заведений.

вернуться

3

Имеется в виду царствующая с начала XVIII века и по наши дни в Англии королевская династия, принадлежащая Брауншвейг-Ганноверскому дому.