Он собрал воедино всю свою волю, спружинился, выдохнул: «Эх, мать!..» и широко замахнулся на есаула, но... Кормилов аж опешил, — сабля как-то неловко вылетела из правой руки Тулагина, он отпрыгнул от нее в сторону, однако в следующее мгновение проворно поймал левой и слева рубанул есаула наискосок, чуть ниже шеи.
Дальше все произошло в бешеном темпе. К окровавленному есаулу кинулись побелевший интеллигентный поручик и еще человек десять.
Воспользовавшись замешательством, Тимофей подбежал к приземистому белогвардейцу, державшему под уздцы есаулова жеребца, наотмашь хватил его по голове тупой стороной шашки, вскочил в седло. «Ну, неси, милый», — прошептал он, низко припадая к гриве лошади.
В возникшей суматохе семеновцы вспомнили о Тулагине, когда он был уже на середине площади. В погоню за ним бросилось несколько верховых, невпопад захлопали выстрелы...
Еще когда конвоиры выводили Тимофея из атаманского флигеля, он обратил внимание на неширокий двор серебровского атамана, на низкую изгородь, сразу же за которой начинался густой ерник. Теперь, мчась по площади, Тулагин вспомнил об этом. Мысль сработала молниеносно: спасение — в ернике.
Тимофей пришпорил жеребца прямо на атаманский двор.
Кто-то из белоказаков заорал караульному у флигеля:
— Бей!.. Под пояс бей!
Караульный вскинул к плечу винтовку, выстрелил.
Короткий удар под ребро сзади Тулагин ощутил на мгновение. «Попали, гады». Но думать об этом было некогда: перед глазами вырастал уличный забор атаманского двора. Тимофей рванул повод, дал шенкеля жеребцу, лошадь в длинном прыжке перелетела изгородь. Таким же путем Тулагин преодолел тыльную ограду двора.
А на площади все еще царила суматоха. Одни кричали:
— Пулемет давай! Разворачивай!..
— По ернику, по кустам пали!
Другие вопили в отчаянье:
— Куда палить?! В белый свет...
— На конях надо в погоню...
Атаман Шапкин бегал по крыльцу флигеля и выкрикивал обалдело:
— Держи его! Держи! Што наделали!.. Уйдет же, уйдет...
2
Тимофей открыл глаза и сразу же зажмурился: на него падала яркая бездонная небесная синь. Вокруг — звенящая тишина.
Он с трудом повернул набок голову и снова, но теперь осторожно, разомкнул отяжелевшие ресницы. Сквозь них Тимофей увидел кусок чистого безоблачного неба, щербатую от разновеликих верхушек дальнего леса черту горизонта, березовую жердь колодезного журавля, серый тес крыши какого-то сарая и зеленую щетку мелкой осоки, вставшей над землей вровень с его глазами.
Что же произошло с ним за последние сутки, которые казались теперь Тулагину месяцем, годом, вечностью? Он попытался восстановить в памяти последние события.
В штабе полка было накурено.
Тимофей, перешагнув порог комнаты, раскрыл было рот, чтобы доложить о своем прибытии, но тут же задохнулся от тугих клубов махорочного дыма. Вместо доклада — «явился командир первой сотни Тулагин» он прохрипел малопонятно:
— ...Вилсь... дир... пер... тни...
От стола устало повернулся начштаба:
— Ага, Тулагин прибыл. — Подходи поближе... Тут вот какая, значит, штука...
Тимофей, пообвыкшись немного в дыму, шагнул к столу, за которым ломали головы у затертой карты-двухверстки комполка, комиссар и командир пехотного отряда Кашаров.
— Вот какая штука, — снова заговорил начштаба. — Семеновцы давят на нас от железной дороги, а мы давнуть их не можем. На «железке» у них сила: бронепоезд, пушки... Нам бы оторваться от них и выйти к разъезду... — При этих словах начштаба указал пальцем на чуть заметный значок в середине двухверстки. И добавил: — А дальше — на Марьевскую.
— Понимаешь, — вмешался в разговор комполка, — они нас в сопки толкают, а нам бы долиной. Тебе, Тулагин, со своими ребятами надобно нынешней ночью на «железку» выскочить. К станции. И тарарам устроить для паники. А мы тем временем — ищи-свищи ветра в поле. И, главное, отряд Кашарова вызволим.
Тимофей знал, что пехотинцы Кашарова второй день не высовывают голов из окопов. Семеновцы отрезали их от полка двумя сотнями баргутов[2]. Пока что, после четырех отбитых атак, Кашаров еще держится. Но, если баргуты снова пойдут, отряду не сдобровать. Отступать ему некуда — за спиной железная дорога, захваченная белыми.
— Приказ понял, — коротко, по-военному сказал Тулагин, собираясь уходить.
— Понял, да не совсем,— устало заговорил начштаба.— Вся штука, значит, в том, чтобы выйти на «железку» не с нашей стороны, а с тыла. Соображаешь?
— Надо бы через Серебровскую, Тулагин, попробовать, — бросил под стол окурок и завернул новую цигарку комполка. — Ты это сможешь со своими ребятами, уверен. В Серебровке, по нашим данным, гарнизона нет, но ты постарайся все же без шума проскочить ее и как снег на голову свались на станцию. А что дело свое ты сделал, мы узнаем по пальбе. Патронов не жалейте... Назад уходить будете тайгой, через Колонгу, Михайловский хутор на Марьевскую.
2
Баргуты — народность, живущая в Хулуньбуирском (Хайларском) округе. В Особом маньчжурском отряде Семенова было несколько сотен, сформированных из баргутов.