Ладно, хватит петь дифирамбы, пусть даже заслуженные. Тем более ни Саныч, ни Агата их всё равно не слышат.
Олег допил кофе и взглянул на часы: 6.46. Пора к бате. Он вдруг испытал неловкость. Точнее — угрызение совести. В круговороте последних часов — посещение церквей и магазинов, встреча и разговор с Озеровым, поездка со Свинцовым к Агате — мысли о нездоровье Кривошеина и его странном поведении после смерти сына во время их вчерашней встречи отступили куда-то на задний, «затенённый» план.
Олег невольно ускорил шаг, почувствовав жгучее, почти детское желание поскорее увидеть батю, порадовать накопившимися добрыми новостями, просто дать понять, как он по-сыновьи любит и уважает его…
Уже у входа в Управление он почти столкнулся с полковником Кирюхиным — многолетним другом Кривошеина.
— Доброе утро, Ян Осипович!
— Здравствуй, Олег. Что это ты в такую рань?
Круглов не сразу заметил мрачную сосредоточенность в глазах главного судмедэксперта.
— Меня-то к семи часам начальство «на ковёр» вызвало, — попытался отшутиться он, открывая тяжёлую дверь. — А вот почему вы…
Он осёкся: в мгновенье изменившееся лицо пожилого полковника, казалось, свело судорогой.
— Скорее! — только и сумел сдавленно прохрипеть он.
Олег не помнил, как проскочил пост, взлетел по лестнице, пронёсся по коридору, ворвался в приёмную, рванул дверь кабинета и… застыл на пороге. Эти мгновения, секунды или минуты просто выпали из его жизни. Он очнулся лишь когда почувствовал, как запыхавшийся Кирюхин толкает его в спину, пытаясь втиснуться в дверной проём.
Начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, генерал-майор милиции Иван Фёдорович Кривошеин, батя — в парадном кителе, но без наград — сидел на своём обычном месте за столом. Откинувшись в кресле и устало свесив голову набок, он с лёгкой улыбкой смотрел на вошедших — двоих, которых только и хотел увидеть здесь в эту минуту.
Он рассчитал всё верно. Несмотря на работающий кондиционер, в воздухе ещё можно было уловить специфический запах порохового газа…
Главный судмедэксперт Кирюхин, с окаменевшим лицом, констатировал смерть, наступившую не более получаса назад, в результате выстрела в сердце.
— Что ещё? — глухо спросил Белый, не отрывая головы от подушки и не желая просыпаться окончательно.
— Арнольд приехал, — извиняющимся тоном ответил Лось, заглядывая в спальню из-за приоткрытой двери.
— Ладно. — Со сна голос Светловидова звучал непривычно хрипло. — Сейчас иду.
— В библиотеку?
— В кабинет!
Мотнув головой, Лось бесшумно удалился.
Белый нехотя встал, прошёл в ванную, а пять минут спустя, в пижонском шёлковом кимоно с драконом на спине, вышел оттуда, с другой стороны — прямо к себе в кабинет. Здесь его уже ждал ранний гость.
— Привет, Арнольд!
— С добрым утром, — довольно хмуро отозвался тот. — Значит, насчёт Барона — правда?
— Да, — грустно вздохнул Белый. — Теперь, вот, Лось «пасёт» твоё место.
Он уколол Арнольда взглядом и, закурив, без всякого перехода спросил:
— Что долго не появлялся? Новости копил?
— Я теперь, похоже, вообще исчезну на время.
— Что так?
— Съезжаем мы с лазарета. Гренадёр в какой-то деревушке избушку надыбал. Где именно — только он знает. Не хочет Монах зажмуриться на здешней шконке.
— Это он после посещения гадалки решил? Кстати, не забудь адрес бабушки оставить. Мне у неё тоже побывать не мешает.
— Где-то в районе Пушкина. Точнее пока сказать не могу. Он туда, опять же, с Гренадёром ездил. Да и не гадалка она — знахарка, — Арнольд криво усмехнулся, — травами лечит да заговорами. Гренадёр говорит, огорчила она их до невозможности и посоветовала на природу выехать. Вроде как сказала, что в больнице помирать не следует. Так что вот, отбываем. Теперь, по всему видать, уже до конца …
— А как же Барон мне рассказывал, что Монах ищет кого-то, завалить хочет?
— Сейчас вроде об этом базара нет. Он же нынче, считай, сам почти и не ходит уже. Если до конца месяца дотянет, то разве только на ладан подышать. Думаю, он и в деревню забраться решил, чтоб его не видел больше никто. Зрелище не из приятных, по правде сказать. Врачи и то удивляются.
— А сход? Ты же несколько дней назад его письмо привозил.
— Теперь у него новый шиз, он другую маляву сочиняет: раз, мол, нынче не успели, предлагает выждать сорок дней после того, как…
— Сентиментальным становится дедок. — В голосе Белого слышалось явное удовлетворение. — Что ж, воля умирающего — закон для живых.
Он тщательно — не как обычно — загасил сигарету, после чего негромко спросил:
— Смотрящим-то Честер, надо полагать, в городе остаётся со всей «бухгалтерией»?
— Честер. Общак есть общак…
— Ладно, дружок, — ласково проговорил Светловидов. — Езжай в деревню, дыши воздухом. Тебе есть куда вернуться.
И добавил — уже после того, как Арнольд направился к двери:
— Не забудь на похороны позвать!
— Не забуду, — обернулся тот и, кивнув головой, слегка улыбнулся.
Белый, естественно, не видел, как эта улыбка моментально растаяла, едва закрылась дверь.
— Будут тебе похороны, подснежник![50]
По лицу Арнольда пробежала гримаса брезгливости…
Траурные мероприятия, связанные с похоронами генерала Кривошеина, начались для Олега задолго до непосредственно похорон. Он не счёл возможным допустить, чтобы это поручили хозяйственному отделу Управления, и написал рапорт на имя полковника Сыромятникова (первого зама начальника РУБОП) с просьбой возложить эти грустные обязанности на него. Уже часа через три тот неожиданно пригласил его к себе.
— Ты немного опоздал с рапортом, Олег, — сказал он, когда Круглов вошёл в кабинет.
— Но Анатолий Михайлович…
— Никогда не спешите вступать в пререкания с начальством, пока оно не выскажется до конца, — устало перебил его генерал Морозов, возникший на пороге комнаты отдыха. — Может, окажется, что спорить и необходимости особой не было.
Хотя Круглов знал об экстренном визите заместителя начальника Главка, прилетевшего накануне из Москвы, встретить его сейчас здесь он не ожидал.
— С вашего разрешения, я вас оставлю, товарищ генерал.
Внешне голос Сыромятникова звучал довольно спокойно.
— Конечно, Анатолий Михайлович, занимайтесь своими делами, — кивнул Морозов и, едва тот вышел, вновь обратился к Олегу: — Проходите, садитесь.
Круглов опустился на один из стульев за большим столом, буквой «т» примыкавшим к столу Сыромятникова.
— Что, прикажешь мне надрываться? — невесело усмехнулся генерал, ненароком перейдя на ты, и указал на передний стул: — Сюда садись.
Во время оперативных совещаний в кабинете Кривошеина на этом месте всегда сидел как раз полковник Сыромятников. Помедлив мгновенье, Олег пересел.
— Да, — просто и грустно вздохнул Морозов, — вот такая она, беда…
Немного помолчав, он вдруг снова направился в соседнюю комнату и вернулся оттуда с бутылкой коньяка и двумя рюмками. Олег вновь поднялся, пребывая в некотором недоумении.
Налив коньяк, генерал взглянул Круглову в глаза и молча протянул рюмку. Они выпили.
— А теперь садись и не вскакивай как попка. Не до субординаций сейчас.
Олег опять опустился на стул. Генерал удовлетворённо кивнул и медленно прошёлся по кабинету — совсем как батя. Круглов проводил его выжидающим взглядом.
— Для расследования обстоятельств смерти генерала Кривошеина, — начал, наконец, Морозов, — создана специальная комиссия. Ты также включён в её состав. Предварительное заключение уже готово. Там сказано, что причиной… трагедии стало огромное нервное переутомление Ивана Фёдоровича и тяжёлый психический стресс, явившийся следствием внезапной смерти его сына, умершего накануне от острой сердечной недостаточности. Кстати, его тело тоже пока в морге. Родных и близких — никого… Так что придётся и этот вопрос решать.
50
Подснежный вор (жарг.) — «лже-вор», не придерживающийся «правильных понятий» и нарушающий «воровской закон» для достижения своих узко-эгоистических целей.