/17/ Потом он рассвирепел и подумал: "Эх, если бы [у меня] был хоть один ножик, я не дал бы себя так просто сожрать, а сначала хоть одного бы зарезал, а потом уж и смерть принял. Но с голыми руками ничего не поделаешь". Поэтому он только сжался весь и в душе молил богиню храма Дайдзингу защитить его. Но вот все собравшиеся сюда один за другим ушли. Оказалось, что это женщины, местные островитянки, которые пришли, чтобы подивиться на потерпевших кораблекрушение. Двое [моряков] мало-помалу пришли в себя и сидели, тяжело вздыхая. Тут к ним опять подошел прежний старик, принес кожаную одежду и знаками показал, чтобы они ложились спать. [моряки] взяли одежду и, не раздеваясь, накрылись ею и улеглись. Они так утомились за все долгие месяцы, что [сразу же] крепко заснули, позабыв обо всем.
Потом они узнали, что старика зовут "Дядя Милович", сначала он был камутядари[73] (так называют туземцев Камчатки), но теперь обратился в веру той страны, переменил имя и вместе с русскими приехал сюда. Он уже стар, поэтому [ему] и поручили проявлять такую заботу о потерпевших кораблекрушение. Говорили, что ему больше семидесяти лет.
На следующее утро, когда [моряку] проснулись и вышли из землянки, оказалось, что островитяне принесли им оставленные в лодке теплые вещи. Только тут они поняли, что им не хотят причинить зла и впервые почувствовали себя в безопасности.
На завтрак [они] ели такую же рыбу и суп из сараны, как вчера. Так подошел к концу и этот день. Они хотели узнать, куда же ушли остальные трое. Беспокоило их также, что происходит на берегу, где сошли с корабля, и они сказали, что хотят сходить туда. Но, поскольку сначала [их] слов не поняли, [они] стали объяснять разными знаками, показывая пальцами в сторону корабля, приглашая взглянуть туда. Наконец их поняли и стали кивать головой. И [они] вдвоем отправились в путь. Стоял такой туман, что впереди ничего нельзя было различить, и для того, чтобы оставить метки для обратного пути, /18/ [они] стали связывать пучками траву.
Что же касается одиннадцати человек во главе с Кодаю, то, проводив взглядом пятерых [товарищей], они пребывали в каком-то беспокойстве. Некоторое время спустя [к ним] пришли несколько человек, одетых в сукно. Сначала они выстрелили холостыми зарядами, а потом подошли совсем близко и протянули что-то вроде темно-красного лекарственного порошка и стали показывать, что его надо нюхать. Но, ничего, не понимая, наши не решались [последовать их примеру], но потом матрос Кюэмон попробовал понюхать и понял, что это измельченный в порошок табак, смешанный с каким-то снадобьем. Это называется порошка[74] (то есть нюхательный табак, по-голландски он называется снойф табако), и люди той страны употребляют [его] постоянно.
Человека, который был среди них начальником, зовут Яков Иванович Невидимов. Он приказчик богатого купца той страны Жигарева, приехавший сюда, чтобы выменивать шкуры. Обратившись к Невидимову, Кодаю написал и показал [ему] иероглифы, но видно было, что тот ничего не может прочесть. Те люди тоже стали что-то писать, но теперь наши ничего не могли понять. Между тем собралось множество островитян, мужчин и женщин, они пришли поглазеть. Тем временем наступили сумерки, [потерпевшие кораблекрушение] захотели есть и, сложив из камней очаг, поставили на него котел, сварили рис и, сделав из него колобки, стали есть. Пытались угостить стоявших вокруг островитян, но [те], откусив немного, оставшееся выбросили. Однако, когда угостили русских, то видно было, что рис им очень нравится.
/19/ Наступила ночь. [ко даю и остальные моряки] вошли в пещеру в скалах на берегу моря, поставили на возвышенном месте божницу из Дайдзингу, постелили постель и улеглись, все спать. Русские же по имени Степан Титюри [чичуль], Вавила Кадимов, Александр Горяинов и Иван Кондаков не спали всю ночь, охраняя снаружи пещеру. Говорят, что это они делали для того, чтобы потерпевшие кораблекрушение могли почивать спокойно.
Когда на следующее утро [кодаю и его спутнику], проснувшись, вышли посмотреть на взморье, то увидели, что их корабль сорвало с якоря, ударило о подводную скалу напротив острова и пробило дно. К берегу вынесло только тот груз, который был наверху, все же остальное пропало, было унесено [в море]. Подошли русские и островитяне и стали что-то возбужденно говорить, но у Кодаю было так тяжело на душе, что он закрыл глаза и, даже не обернувшись, ушел в пещеру и [снова] лег. К вечеру он услышал снаружи какой-то шум. Незаметно выглянув, он увидел, что на берегу собрались Невидимов и другие. Они нашли на разбитом корабле бочонок с сакэ, напились, по-видимому, сильно захмелели и теперь весело плясали и пели. Островитяне, увидев это, позавидовали и, обыскав разбившееся судно, нашли еще один бочонок, сбили с него крышку и, черпая прямо руками, начали пить, но вдруг их стало тошнить и рвать. Оказывается, когда на море бушевали такие бурные волны, что невозможно было выйти на палубу даже чтобы помочиться, пришлось использовать для этой нужды пустой бочонок, а они приняли это за сакэ, и, конечно, у них началась рвота. Когда [кодаю] понял, в чем дело, то, несмотря на всю тяжесть положения, от смеха [у него] /20/ чуть кишки не разошлись, но боясь, что [на него] за этот смех рассердятся и навлекут какую-нибудь беду, [он] сдержался, [снова] улегся и провел и эту ночь в пещере. А ночью разбилась и шлюпка, стоявшая на привязи у берега.