9 июня гр. Ким Р.Н. предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного ст. 58.6 УК РСФСР — шпионаж. В тот же день обвиняемый подписывает следующий документ: «Признаю себя виновным в том, что начиная с 1922 года по день моего ареста я, находясь на работе в ОГПУ — НКВД, был связан с японской разведкой и по ее заданию занимался активной разведывательной работой в пользу Японии. Мотоно Кинго (Ким)»{167}.
— Ну что, Роман Николаевич, раз признали, надо раскрывать свои связи. Кого из агентов японской разведки вы знаете?
Для старшего лейтенанта Верховина настал звездный час. В прямом и переносном смысле. Допрос ведется, как обычно, ночью — с 15 на 16 августа 1937 года. Верховин работает один. Минаев слишком занят, он теперь исполняющий обязанности начальника 3-го отдела ГУГБ. Прежний начальник отдела Миронов арестован два месяца тому назад (оказалось — заговорщик и шпион, и как хорошо маскировался!).
— Что молчим? Ощепков вам известен? — Да.
— Кто такой Ощепков?
— Когда мы познакомились, он преподавал японский язык в Институте востоковедения и работал в Центральном институте физкультуры. Василий Сергеевич учился в Токио в русской духовной семинарии. Во время японской интервенции на Дальнем Востоке был переводчиком на Сахалине. Со слов япониста Юркевича знаю, что он как будто работал в Разведупре. Юркевич нас и познакомил, по моей просьбе. Кажется, в 1929 году. Я в то время интересовался системой «джиу-джитсу». В последующем у меня изредка бывали встречи с ним на той же базе. Но в последние три года я Ощепкова не видел. И… по разведывательной линии с ним связи не имел.
— Ощепков — японский шпион! Вы не могли о нем не слышать! Например, от военного атташе Хата!
— Хата не говорил, получает ли японская разведка какие-либо материалы от Ощепкова.
— Так и запишем: «Об Ощепкове как об агенте японской разведки я узнал со слов военного атташе Хата». А еще вы наверняка знали, что Ощепков учился в Токио вместе с Юхаси. Знаете Юхаси? Конечно, знаете, он же из разведслужбы японского Генштаба! Значит, знаете и то, что Юхаси привлек Ощепкова к разведывательной работе, когда служил в японском консульстве во Владивостоке. И поддерживал с ним связь, когда стал драгоманом японского посольства в Москве. Записано. Теперь перейдем к Юркевичу. Кем он был завербован?
— Не знаю.
— Говорите, что знаете.
— Мы знакомы по Владивостокскому Восточному институту. Юркевич был связан с подпольным работником Фортунатовым, задания которого выполнял. Это мне говорил сам Юркевич. Позднее я с Юркевичем встречался в Москве…
— …и установил с ним связь на разведывательной основе. Теперь ясно{168}.[31]
Верховину удалось составить обширный список шпионов и предателей. В нем оказались: бывший резидент ИНО в Харбине Иван Перекрест («лично не был знаком, о работе на японцев сделал вывод из беседы с Ямаока»), профессор Невский («лично мне неизвестен», «Хата сообщил, что Невский и его жена прикрывают японскую резидентуру в г. Ленинграде, каков состав — мне неизвестно»), профессор Мацокин («со слов Кавабэ, на связи с японцами с дореволюционных лет»), переводчик советского полпредства в Японии Лейферт («должен вести разведывательную работу по моему указанию, но не вышел на связь»), корреспондент ТАСС в Японии Наги («связник, возможно резидент»), бывший сотрудник Исполкома Коминтерна Цой-Шену («агент»), бывший сотрудник НКИД Вознесенский («в 1923–1926 годах систематически встречался с Отаке»), бывший сотрудник советского военного атташата в Японии Смагин («связан с японским Генштабом, Хата периодически встречался с ним как работником Наркомата обороны»), корреспондент «Бомбей Дейли Ньюс» Азис-Азад («агент Особого отдела НКВД для связи в военное время», одновременно «привлечен к разведывательной работе бывшим атташе Кавабэ»), корреспондент австрийской газеты «Нойе Фрейе Пресс» Бассехес («резидент на случай военного времени»). Еще Ким припомнил агента Бремана, связанного с японским корреспондентом Маруямой, и секретаря артиллерийской академии в Ленинграде, завербованного тем же Маруямой[32].
— Почему же у вас были настолько доверительные отношения с атташе Хата и Кавабэ, что они раскрывали перед вами засекреченных агентов?
— Я являюсь кадровым работником особой службы японского Генерального штаба и имею чин подполковника…
Ким понимает, что бредит наяву, пытаясь опровергнуть окружающий бред, но лишь подпитывает его.
31
Василий Ощепков — в 1907–1913 годах учился в русской семинарии в Токио, обучался дзюдо в школе Кодокан; до 1920 года жил во Владивостоке, служил военным переводчиком; завербован представителем Разведупра РККА, выполнял задания на Сахалине под видом кинопрокатчика, под тем же прикрытием в 1924–1926 годах работал в Токио (первый резидент советской разведки в Японии); с 1929 года в Москве, преподает дзюдо в Государственном центральном институте физической культуры и разрабатывает основы борьбы вольного стиля, впоследствии названной самбо; 1 октября 1937 года арестован, умер в тюрьме от приступа стенокардии 10 октября 1937 года. Трофим Юркевич — в 1923–1929 годах преподавал японский язык в Государственном Дальневосточном университете, в 1930–1933 годах в Московском институте востоковедения; по возвращении во Владивосток был арестован по подозрению в шпионаже, но отпущен и вновь принят преподавателем ГДУ; в 1937 году снова приехал в Москву, арестован 21 марта 1938 года. Драгоман японского посольства Юхаси упоминается во многих протоколах допросов 1937 года как установленный сотрудник японской разведки, сам факт знакомства с ним считается достаточным для изобличения в шпионаже в пользу Японии (см.:
32
Список, составленный Верховиным, удивляет хаотичностью, несмотря на привязки к Японии. Компромат собирался не только на лиц, уже находившихся под следствием, но и тех людей, решение об аресте которых будет принято много месяцев спустя. Иван Иванов-Перекрест — резидент ИНО ОГПУ в Харбине во второй половине 1920-х (вербовал агентов, следил за деятельностью японской военной миссии в Маньчжурии, по приезде в СССР в начале 1930-х арестован, дальнейшая судьба неясна); Николай Невский — крупный востоковед, специалист по языкам Восточной Азии (в 1915–1929 годах жил и работал в Японии, вернулся в СССР, преподавал в нескольких ленинградских вузах, арестован 3 октября 1937 года, спустя три недели расстрелян); Николай Мацокин — японист (преподавал в Дальневосточном университете и Московском институте востоковедения, сотрудник ИНО ОГПУ со второй половины 1920-х, арестован в июле 1937 года, расстрелян 8 октября 1937 года); Андрей Лейферт — японист (учился в ДВГУ и Ленинградском восточном институте, работал в полпредстве в Японии в 1928–1930 годах, составил первый советский учебный словарь японских иероглифов, служил в Разведупре РККА, арестован 27 июля 1937 года, расстрелян 9 октября 1937 года); Алексей Наги — журналист (с 1931 года заведующий корпунктом ТАСС в Токио, секретарь парторганизации советской колонии в Японии, в ноябре 1937 года отозван в СССР для партийной проверки, арестован 27 апреля 1938 года, расстрелян 7 сентября 1938 года); Василий Цой-Шену — корейский коммунист (сражался в партизанских отрядах в Приморье, член корейской секции ИККИ, с 1931 года профессор Коммунистического университета трудящихся Востока, арестован 26 августа 1937 года, расстрелян 22 ноября 1937 года); Арсений Вознесенский — востоковед (первый советский полпред в Китае, работал корреспондентом ТАСС в Японии, в 1930-х годах заместитель директора Московского института востоковедения, арестован 31 мая 1937 года, расстрелян 25 декабря 193 7 года); Василий Смагин — полковник РККА (в Разведупре РККА с 1926 года, помощник военного атташе СССР в Японии в 1926–1930 годах, преподаватель Военной академии им. Фрунзе с 1935 года, арестован 16 декабря 1937 года, расстрелян 26 августа 1938 года). Из «ряда вон выходят» корреспондент Азис-Азад и Николай Бассехес — австрийский журналист, сочинявший критические статьи о советской политической жизни и экономике и высланный из СССР в июне 1937 года. При этом Кима не спрашивали о писателе Борисе Пильняке, уже находившемся под наблюдением НКВД (арестован 28 октября 1937 года).