"Бракосочетание, – сообщается в "Деяниях киприотов", – было согласовано и совершено так, что император велел подготовить и снарядить двадцать галер для отправки в Сирию, чтобы привезти барышню Изабеллу, королеву Иерусалима… Он отрядил рыцарей и слуг на галеры, чтобы ее сопровождать, и послал прекрасные подарки и драгоценности этой даме, ее дядьям (Жану и Филиппу д'Ибелинам) и другим родственникам… Все бароны, рыцари, буржуа, народ готовили лучшие платья и прочее, подобающее празднеству по случаю столь великой свадьбы и коронации; барышню отвезли в Тир, и там ее сочетал браком и короновал архиепископ Тирский Симон".
В брак вступили через поверенного маленькая принцесса четырнадцати лет, в возрасте Джульетты, и император, не имевший ничего от Ромео, с репутацией, уже более чем тревожной. Процитированная выше хроника, принадлежащая Филиппу Новаррскому, блестящему историку и изысканному поэту, посвящает нас в дурные предчувствия, возникшие у несчастной девочки в разгар празднеств. "Празднество с турнирами, танцами, церемониями продолжалось пятнадцать дней, а когда наступил день 8 июля 1224 г., королева взошла на галеру, присланную императором. На прощание ее сестра Алиса, королева Кипра (дочь Изабеллы Иерусалимской и Генриха Шампанского) и другие дамы проводили ее до моря, все в слезах, как будто предчувствуя, что никогда ее больше не увидят, как оно и случилось; а Изабелла, обратив напоследок взор на сушу, сказала: "Вверяю тебя Господу, милая Сирия, не увижу я уже тебя", и это ее предчувствие сбылось".
В продолжение романа были грубо нарушены данные ранее обещания вечером в день свадебного пиршества в Бриндизи Фридрих II дал понять своему тестю, осуществлявшему лишь в качестве опекуна Изабеллы королевскую власть, которая по предварительному соглашению с будущим зятем должна была сохраняться за ним до его смерти, что он считает это соглашение недействительным и отныне берет себе корону Иерусалимского королевства.
А бедная Изабелла должна была через два года кончить свое полное слез существование, произведя на свет в шестнадцать лет сына Конрада. "Эта дама недолго прожила с императором, родив сына с большим трудом, отчего и умерла. Ребенок выжил и был назван Конрадом", – сообщают тексты того времени. Фридрих не имел снисхождения ни к ее юношеской слабости, ни к женской чувствительности и без зазрения совести обманывал ее, содержа настоящий гарем, преимущественно из мавританских женщин. С этого времени его явное безбожие, а также дружеские связи с мусульманами заставляли подозревать его в тайной приверженности к исламу. Обвинение кажется необоснованным, и, как заметил Рене Груссе, "он, видимо, ценил в исламе не что иное, как легкость мусульманских нравов". Гарема недостаточно было, чтобы сделать его мусульманином, и впоследствии он скандализировал как арабов, так и христиан своим полным безверием.
Уникальная личность этот император, который еще в XIII в. предвосхитил государей эпохи Ренессанса, какими их представлял Макиавелли. У некоторых историков нашего времени он вызвал неумеренные хвалы. В нем хотели видеть предтечу "просвещенного деспота", веротерпимого образованного скептика, короче – суверена Нового времени, занесенного в феодальную эпоху. Но если последовательно проанализировать акты его царствования, то придется несколько исправить это представление о нем. Он действительно был человеком блестящего ума, приобретшим обширные познания в сицилийском обществе, которое традиционно со времен нормандских королей было широко открыто влиянию и мусульманской цивилизации, и западной, пользуясь достоянием обеих культур. Однако было бы преувеличением изображать его ученым: его научная деятельность ограничилась составлением трактата о соколиной охоте, каких в ту эпоху было множество. Его дух широкой веротерпимости и симпатии к исламу не помешали ему начать правление четырехлетней кампанией против сицилийских мусульман, которым он устроил настоящую "войну на искоренение"[44]. Мусульмане Сицилии действительно пользовались при нормандских королях широкой веротерпимостью, сравнимой с той, что была в отношении христиан в мусульманской Испании, но при Фридрихе они оказались доведенными до положения сервов христианских собственников, наибольшее число их было депортировано на итальянский полуостров, в частности, в Лучеру, и поскольку итальянская знать не выставила против них достаточного военного контингента, Фридрих II в 1223 г. конфисковал владения некоторых знатных семей.
Но особенно решительными были действия этого "просвещенного" монарха на таком поприще, как инквизиция. Она была учреждена между 1231 и 1233 гг., и именно в знаменитом сборнике "Мельфийских конституций", памятнике имперского права, впервые была зафиксирована смертная казнь как мера наказания еретиков, хотя еще в 1224 г. постановлением Фридриха наказание огнем еретиков вводилось в провинциях Ломбардии. Впрочем ясно, что борьба с ересью занимала его не столько сама по себе, сколько как средство укрепления власти. И в этом Фридрих также предвосхищал некоторых ренессансных монархов. Суд над еретиками император предполагал доверить своим собственным чиновникам; и по поводу тех же "Мельфийских конституций" папа Григорий IX, отец инквизиции, называл Фридриха II "разрушителем общественной свободы". Несомненно, что возросшая суровость приговоров, выносимых преследуемым по делам веры, которых ранее наказывали изгнанием или тюремным заключением, оказала глубокое влияние на нравы эпохи.
Фридрих II смог воспользоваться этим для возрождения древних установлений римского права, все более распространявшихся им на всю Священную Римскую империю. Кажется, впрочем, что единственным страстным желанием этого "нового" суверена было реставрировать императорский абсолютизм на римский манер. Было уже отмечено, что "Мельфийские конституции" – это единственный памятник всего западного средневековья, который можно сопоставить с великими римскими сборниками права, которыми он вдохновлен; по выражению Рене Груссе, "из этого юридического памятника встает абстрактное понятие Римского суверенного и универсального государства, универсальной и суверенной эманацией которого был император". В 1226 г. Фридрих II основал университет в Неаполе, чтобы сделать из него центр изучения римского] права, замещавшего право феодальное. Именно здесь отныне должны были формироваться чиновники империи, поэтому в соответствии с духом, подвигшим к его созданию, студентам категорически запрещалось ездить учиться за границей, а императорский университет был единственным в этом королевстве. Таким образом стремились формировать умы посредством идей, дорогих императору, который сам был врожденным юристом, Юристом римского толка, в чьих даже незначительных выражениях мысли запечатлены были возрожденные древние понятия. Когда он в 1240 г. объявил о походе на Рим, то провозгласил, что идет "на помощь римскому народу, чтобы поднять в его столице победоносных орлов, древние фасции империи и триумфальные лавры"; а его корреспонденция полна таких терминов, как "трофеи", "квириты" "капитолий" и т. д.