На следующей полке лежали брошюры и листовки, которые у нас с Кохом по мере просмотра вызывали все больший интерес. Это были эротические и даже откровенно похабные сочинения, в которых в совершенно скабрезных выражениях характеризовался император Франции. Если верить анонимному карикатуристу, Бонапарт демонстрировал явное сексуальное предпочтение к животным. В особенности же он любил ослов, хотя на одной из картинок был изображен совокупляющимся со слонихой. Все язвительные комментарии к изображениям были на немецком языке. Кох первым обратил внимание на то, что непристойности были изготовлены на ручном печатном станке с использованием деревянных печатных форм, давно вышедших из употребления.
— Интересно, где он все это приобрел, — сказал я, просматривая листы с карикатурами.
— Вы полагаете, он мог принадлежать к какой-то политической группировке, сударь? — спросил Кох.
— Скорее пользовался услугами какой-нибудь подпольной библиотеки скабрезной литературы. Хотя кто знает… Создается впечатление, что герр Тифферх вел активную тайную жизнь.
И я задался вопросом, не могли ли лежавшие передо мной бумаги со странными изображениями быть причиной его семейных проблем. Возможно, его жена как-то случайно наткнулась на отвратительные шаржи и так никогда и не сумела преодолеть шок, испытанный ею в то мгновение? Внезапное осознание того, что ее всеми уважаемый супруг на самом деле является омерзительным извращенцем, способно в одну минуту превратить женщину с твердыми религиозными убеждениями в живую статую.
Живую статую…
У меня перед глазами вновь возник образ матери. Капельки пота выступили на лбу, а нервный тик в горле вызвал приступ кашля.
— Здесь, наверное, слишком пыльно, сударь, — заметил Кох. — Может быть, принести стакан воды?
— Нет, не нужно, в этом нет необходимости, — поспешно ответил я. Призрак матери с ее обвиняющим взором мгновенно исчез от звука его голоса.
— Вы думаете, нам следует просмотреть все брошюры, герр поверенный? — спросил Кох, не скрывая нежелания заниматься подобным, с его точки зрения, крайне предосудительным делом.
— Боюсь, что да, Кох, — ответил я. — Мы не можем оставлять без тщательного изучения никакие материалы.
— Понимаю, сударь, — произнес Кох и поспешно вернулся к тому делу, которое мгновение назад с такой готовностью хотел завершить, не доведя до конца.
Я постарался облегчить его задачу. Теперь мы просматривали листовки спереди и сзади лишь в поисках каких-либо имен. Мы не нашли ничего, за исключением нескольких noms-de-plume[10] явно фантастического и франкофобного происхождения: Cul de Monsieur,[11] Seigneur Due de Pore,[12] Milord Mont de Merde[13] и тому подобное. Мы вернули материалы на место и перешли к следующей полке буфета. Стоявшая на ней большая коричневая, обитая бархатом шкатулка была заперта на маленький замок. Прибегнув вначале к помощи связки ключей и потерпев полное фиаско. Кох по моему приказу вскрыл шкатулку складным ножом. Она открылась, и нашему взору предстала семейная миниатюра из воска и дерева: Бонапарт и его возлюбленная — Жозефина Богарне. Они расположились лицом друг к другу: император стоя, а императрица сидя рядом на стуле. На прелестном лице Жозефины застыло странное выражение: рот и глаза широко открыты, так, словно императрица пребывает в состоянии неописуемого ужаса. При прикосновении к жезлу у основания статуэтки штаны Наполеона спадали до колен, член его вздымался вертикально — а по длине он не уступал его ногам — и конец его зависал где-то у самых губ дамы. Рычаг с противоположной стороны автомата заставлял голову женщины наклониться и совершить такие отвратительные и извращенные вещи, на которые не способна никакая уважающая себя французская императрица.
— В высшей степени необычное чувство юмора, — неуверенно пробормотал Кох.
Даже не взглянув на него, я почувствовал, что он покраснел.
А что, если Тифферха убили сторонники Наполеона в Кенигсберге? Конечно, мужчина может хранить подобные игрушки в тайне от жены и служанки, но с друзьями-то он обязательно поделится. А с друзьями в такие опасные времена, как нынешние, нужно обходиться с большой осторожностью. С начала революции во Франции многие граждане Пруссии успели растерять свой патриотизм.
— Насколько сильны профранцузские симпатии в городе, сержант?
Перед тем как ответить, Кох задумчиво погладил подбородок.