Так рассуждает Юниус. Ошибочность его рассуждений бьет в глаза, и если наши открытые и прикрытые лакеи царизма, господа Плеханов и Чхенкели, а может быть даже гг. Мартов и Чхеидзе, с злорадством ухватятся за слова Юниуса, помышляя не о теоретической истине, а о том, чтобы вывернуться, замести следы, набросать песку в глаза рабочим, то нам надо остановиться подробнее на выяснении теоретических источников ошибки Юниуса.
Империалистской войне он предлагает «противопоставить» национальную программу. Передовому классу он предлагает повернуться лицом к прошлому, а не к будущему. В 1793 и 1848 гг. и во Франции, и в Германии, и во всей Европе объективно стояла на очереди буржуазно- демократическая революция. Этому объективному историческому положению вещей соответствовала "истинно- национальная", т.-е. национально-буржуазная программа тогдашней демократии, которую в 1793 году осуществили наиболее революционные элементы буржуазии и плебейства, а в 1848 г. провозглашал от имени всей передовой демократии Маркс. Феодально-династическим войнам противопоставлялись тогда, объективно, революционно демократические войны, национально-освободительные войны. Таково было содержание исторических задач эпохи.
Теперь для передовых, крупнейших государств Европы объективное положение-иное. Развитие вперед — если не иметь ввиду возможных, временных, шагов назад-осуществимо лишь к социалистическому обществу, к социалистической революции. Империалистски-буржуазной войне, войне высоко развитого капитализма объективно может противостоять, с точки зрения развития вперед, с точки зрения передового класса, только война против буржуазии, т.-е. прежде всего гражданская война пролетариата с буржуазией за власть, война, без которой серьезного движения вперед быть не может, а затем-лишь при известных, особых условиях, возможная война в защиту социалистического государства против буржуазных государств. Поэтому те большевики (к счастью, совсем единичные и немедленно сданные нами призывцам), которые готовы были стать на точку зрения условной обороны, обороны отечества под условием победоносной революции и победы республики в России, оставались верны букве большевизма, но изменяли духу его; ибо, втянутая в империалистскую войну передовых европейских держав, Россия и в республиканской форме вела бы тоже империалистскую воину.
Говоря, что классовая борьба есть лучшее средство против нашествия, Юниус применил Марксову диалектику лишь наполовину, сделав один шаг по верному пути и сейчас же уклонившись с него. Марксова диалектика требует конкретного анализа каждой особой исторической ситуации. Что классовая борьба есть лучшее средство против нашествия-это верно и по отношению к буржуазии, свергающей феодализм, и по отношению к пролетариату, свергающему буржуазию. Именно потому, что это верно по отношению ко всякому классовому угнетению, это слишком обще и потому недостаточно по отношению к данному особому случаю. Гражданская война против буржуазии есть тоже один из видов классовой борьбы, и только данный вид классовой борьбы избавил бы Европу (всю, а не одну страну) от опасности нашествий. "Великогерманская республика", если бы она существовала в 1914-16 гг., вела бы, такую же империалистскую войну.
Юниус вплотную подошел к правильному ответу на вопрос и к правильному лозунгу: гражданская война против буржуазии за социализм, и точно побоявшись сказать всю правду до конца, повернул назад, к фантазии "национальной войны" в 1914, 15, 16 годах. Если взглянуть на вопрос не с теоретической, а с чисто-практической стороны, то ошибка Юниуса станет не менее ясна. Все буржуазное общество, все классы Германии, вплоть до крестьянства, стояли за войну (в России, по всей вероятности, тоже — по крайней мере, большинство зажиточного и среднего крестьянства с очень значительной долей бедноты находилось, видимо, под обаянием буржуазного империализма). Буржуазия была вооружена до зубов. При таком положении «провозгласить» программу республики, перманентного парламента, выборы офицеров народом ("вооружение народа") и пр. значило бы на практике — «провозгласить» революцию (с неверной революционной программой).
Юниус говорит здесь же, вполне правильно, что революцию «сделать» нельзя. Революция стояла на очереди в 1914-16 гг., таясь в недрах войны, вырастая из войны. Надо было «провозгласить» это от имени революционного класса, указать до конца, безбоязненно, его программу: социализм, невозможный в эпоху войны без гражданской войны против архи — реакционной, преступной, осуждающей народ на несказанные бедствия, буржуазии. Надо было обдумать систематические, последовательные, практические, безусловно осуществимые при всяком темпе развития революционного кризиса действия, лежащие по линии назревающей революции. Эти действия указаны в резолюции нашей партии: 1) голосование против кредитов; 2) разрыв "гражданского мира"; 3) создание нелегальной организации; 4) братание солдат; 5) поддержка всех революционных выступлений масс. Успех всех этих шагов неминуемо ведет к гражданской войне.
Провозглашение великой исторической программы имело, несомненно, гигантское значение; только не старой и устаревшей для 1914-16 гг. национально-германской программы, а пролетарски — интернациональной и социалистической. Вы, буржуа, воюете для грабежа; мы, рабочие, всех воюющих стран, объявляем войну вам, войну за социализм, — вот содержание речи, с которой должны были выступить 4 августа 1914 г. в парламентах социалисты, не изменившие пролетариату, как Легины, Давиды, Каутские, Плехановы, Гэды, Самба и т. д.
По видимому, двоякого рода ошибочные соображения могли вызвать ошибку Юниуса. Несомненно, Юниус решительно против империалистической войны и решительно з а революционную тактику: этого факта не устранят никакие злорадства гг. Плехановых по поводу «оборончества» Юниуса. На возможные и вероятные клеветы этого рода необходимо ответить сразу и прямо.
Но Юниус, во-первых, не освободился вполне от «среды» немецких, даже левых с.-д., боящихся раскола боящихся договаривать до конца революционные лозунги[15]. Это — ошибочная боязнь, и левые с. — д, Германии будут избавиться и избавятся от не. Ход их борьбы с социал-шовинистами приведет к этому. А они борются с своими социал-шовинистами решительно, твердо, искренне, в этом их громадное, принципиальное, коренное отличие от гг. Мартовых и Чхеидзе, которые одной рукой (а-la Скобелев) развертывают знамя с приветом "Либкнехтам всех стран", а другой рукой нежно обнимают Чхенкели и Потресова?
Во-вторых, Юниус хотел, повидимому, осуществить нечто в роде меньшевистской, печальной памяти, "теории стадий", хотел начать проводить революционную программу с ее "наиболее удобного", «популярного» приемлемого для мелкой буржуазии конца. Нечто в роде плана "перехитрить историю", перехитрить филистеров. Дескать, против лучшей обороны истинного отечества никто не может быть, а истинное отечество есть велико-германская республика, лучшая оборона есть милиция, перманентный парламент и пр. Будучи раз принята, такая программа сама собою повела бы, дескать, к следующей стадии: социалистической революции.
Вероятно, подобные рассуждения сознательно или полусознательно определили тактику Юниуса. Нечего и говорить, что они ошибочны. В брошюре Юниуса чувствуется одиночка, у которого нет товарищей по нелегальной организации, привыкшей додумывать до конца революционные лозунги и систематически воспитывать массу в их духе. Но такой недостаток — было бы глубоко неправильно забывать это, — не есть личный недостаток Юниуса, а результат слабости всех немецких левых, опутанных со всех сторон гнусной сетью каутскианского лицемерия, педантства, «дружелюбия» к оппортунистам. Сторонники Юниуса сумели, несмотря на свое одиночество, приступить к изданию нелегальных листков и к войне с каутскианством. Они сумеют пойти и дальше вперед по верному пути.
Октябрь 1916 г.
15
Та же ошибка в рассуждениях Юниуса на тему, что лучше победа или поражение? Его вывод: оба одинаково плохи (разорение, рост вооружений и т. д.). Это не точка зрения революционного пролетариата, а пацифистского мелкого буржуа. Если говорить о "революционном вмешательстве" пролетариата-а об этом, хотя к сожалению, слишком обще, говорит и Юниус и тезисы группы "Интернационала", — то обязательно было поставить вопрос с иной точки зрения: 1) возможно ли "революционное вмешательство" без риска поражения? 2) возможно ли бичевать буржуазию и правительство своей страны без того же риска? 3) не говорили ли мы всегда и не говорит ли исторический опыт реакционных войн, что поражения облегчают дело революционного класса?