С приятным и совершенно искренним убеждением, что он действует на пользу Крошки Доррит, Кленнэм отправился однажды вечером к мистеру Кесби.
Мистер Кесби обитал в квартале Грейс-Инн, в конце улицы, которая, по-видимому, собиралась спуститься в долину и взбежать на вершину Пентонвильского холма, но, пробежав двадцать ярдов, выбилась из сил и остановилась. Теперь ее уже нет на том месте, но она оставалась там долгие годы, смущенно поглядывая на пустырь, испещренный, словно прыщами, запущенными садами и точно из-под земли выскочившими дачами, обогнать которые она не успела.
«Дом, – подумал Кленнэм, подходя к подъезду, – так же мало изменился, как дом моей матери, и выглядит столь же угрюмо. Но сходство ограничивается внешностью. Я знаю, что тут уютно внутри. Мне кажется, я отсюда ощущаю запах роз и лаванды».
Когда он постучал блестящим медным молотком старинной формы, горничная отворила дверь, и слабый аромат действительно повеял на него, как зимний ветерок, в котором слышится еще слабое дыхание минувшей весны. Он вошел в скромный, строгий, тихий дом, и, казалось, дверь затворилась за ним без шума и движения. Обстановка была строгая, суровая, квакерская [20], но хорошего стиля. Большие часы тикали где-то на лестнице, и молчаливая птица долбила свою клетку, точно аккомпанируя часам. Огонь мигал в камине гостиной. Перед камином сидел господин, в кармане которого явственно тикали часы.
Горничная протикала два слова: «Мистер Кленнэм» – так тихо, что господин не слыхал их, и удалилась, притворив за собой дверь. Человек преклонного возраста, с пушистыми седыми бровями, которые, казалось, тоже тикали в ответ на вспышки огня, сидел в кресле, опустив ноги в мягких туфлях на каминный коврик, и вертел большими пальцами рук. Это был старый Кристофер Кесби, так же мало изменившийся за двадцать лет, как его прочная мебель, так же мало подвергавшийся влиянию изменчивых времен года, как старые розы и лаванды в своих фарфоровых горшках.
Быть может, не нашлось бы другого человека в этом тревожном мире, которого так трудно было бы представить себе мальчиком. А между тем он почти не менялся в течение всей своей жизни. Против него, в той же комнате, висел портрет мальчика, в котором всякий признал бы с первого взгляда мистера Кристофера Кесби в десятилетнем возрасте, хотя он держал в руках грабли, к которым в действительности так же мало питал пристрастия, как к водолазному колоколу, и сидел (поджав под себя одну ногу) на клумбе фиалок, погруженный в глубокие не по летам размышления при виде шпиля деревенской церкви. То же гладкое лицо и лоб, те же спокойные голубые глаза, тот же ясный вид. Сияющая лысая голова, казавшаяся такой огромной, потому что ярко светилась, и длинные седые шелковистые кудри, обрамлявшие ее с боков и сзади и казавшиеся такими благосклонными, потому что никогда не подстригались, разумеется, не были заметны у мальчика. Тем не менее в херувимчике с граблями нетрудно было различить в зачаточном состоянии все черты патриарха в мягких туфлях.
Патриархом называли его многие. Соседние старушки отзывались о нем как о последнем из патриархов. Он был такой седовласый, такой важный, такой спокойный, такой бесстрастный – истый патриарх. Художники и скульпторы почтительно обращались к нему на улице с просьбами послужить моделью для патриарха.
Филантропы обоих полов справлялись, кто это такой, и, получив в ответ: «Старый Кристофер Кесби, бывший управляющий лорда Децимуса Тита Полипа», восклицали в припадке разочарования: «О, с такой головой – ужели он не благодетель рода человеческого! О, с такой головой – ужели он не отец сиротам, не защитник беззащитным!»
Но с такой головой он оставался старым Кристофером Кесби, которого молва считала богатым домовладельцем, и с такой головой он сидел теперь в тиши гостиной. Впрочем, было бы совершенно неразумно ожидать, что он вздумает сидеть в ней без головы.
Артур Кленнэм пошевелился, чтобы привлечь его внимание, и седые брови обратились к нему.
– Виноват, – сказал Кленнэм, – кажется, вы не слышали, когда вам доложили обо мне?
– Нет, сэр, не слышал. Вы ко мне по делу, сэр?
– Я желал засвидетельствовать вам свое почтение.
По-видимому, мистер Кесби был несколько разочарован этими словами и приготовился к тому, что посетитель предложит ему нечто более существенное.
– С кем имею честь, сэр? – продолжил он. – Не угодно ли вам присесть?.. С кем имею честь, сэр?.. А, да, кажется, я знаю, с кем! Кажется, я узнаю эти черты. Мистер Флинтуинч известил меня о возвращении на родину джентльмена…
20
Квакер – член распространенной в Англии христианской религиозной секты, которая проповедовала скромный и воздержанный образ жизни.