Сотрудники МИ-5 тотчас установили за «Шахом» круглосуточное наблюдение и вскоре вышли на Гордона Лонсдейла, а через того — на Крогеров.
«Бен» вместе с «Шахом» и его женой Этель Джи был арестован 7 января 1961 года около 17.00. А двумя часами позже та же участь постигла Крогеров, у которых в бункере была обнаружена радиостанция и другие улики в шпионской деятельности. Пойманные, казалось бы, с поличным, Крогеры, тем не менее, отрицали предъявленные им обвинения в шпионаже. На этот случай у них было строгое указание «Бена» — признаться в том, что найденное у них шпионское оборудование принадлежит Гордону Лонсдейлу, а они к этому не имеют никакого отношения. Логика «Бена» была достаточно проста: у него как у гражданина Советского Союза на любые случаи в жизни была опора, а у Крогеров таковой не было.
И на суде Гордон Лонсдейл выступил с заявлением о том, что Крогеры не состояли с ним в тайном сговоре и не занимались разведывательной деятельностью. Более того, он настаивал на том, что даже если судьи сочтут обвинение против Крогеров доказанным, то виновным во всем надлежит считать только его, какими бы последствиями ему это ни грозило.
В ходе судебных слушаний были преданы гласности предоставленные ФБР сведения о том, что Крогеры в действительности являются Коэнами, и в подтверждение представлена найденная при обыске у Абеля фотография. Тем не менее Крогеры не подвели своего резидента. Они не признавали себя виновными, категорически отрицали шпионский характер своих связей с Лонсдейлом.
В результате, в приговоре суда, хотя и были указаны их подлинные имена и биографические данные, однако отсутствовало главное — доказательства того, что они действительно являются разведчиками, которые занимались в Англии шпионажем в пользу Советского Союза. Благодаря этому Крогеры были осуждены на пятнадцать лет каждый, в то время как Гордона Лонсдейла приговорили к двадцати пяти годам лишения свободы.
Его поместили в тюрьму Уормвуд-Скрабс, которая славилась тем, что из нее еще никому и никогда не удавалось бежать. Через пару-тройку месяцев сюда же направили другого советского разведчика, Джорджа Блейка, осужденного аж на 42 года тюремного заключения. Его, кстати, вычислили и арестовали также в результате предательства, на этот раз связника немца Микки.
«Я встретил Лонсдейла в первый же день моего пребывания в секторе «С», — вспоминал позже Блейк. — Так как мы оба были под «спецнадзором», мы гуляли вместе. Он, должно быть, знал, кто я, так как сразу же подошел ко мне, пожал руку и представился. Лонсдейл был среднего роста, крепкого сложения, с широким веселым лицом и очень умными глазами. Он говорил с явным «заморским» акцентом, пересыпая речь американскими оборотами[5]. Когда я узнал его лучше, он поразил меня тем, с каким искусством он играл свою роль. Встретив его, никто бы ни на секунду не усомнился в том, что перед ним этакий рубаха-парень, трудолюбивый, зарабатывающий себе на хлеб рекламой канадского бизнеса, то есть человек, за которого он себя выдавал. То, что он был рядом со мной в первые недели заключения, послужило для меня огромной моральной поддержкой.
Во время наших ежедневных прогулок по мрачному тюремному двору мы, конечно, часто обсуждали наши шансы выбраться на свободу. В этой связи я вспоминаю нашу беседу, которая состоялась за несколько дней до его внезапного перевода в другую тюрьму. «Что ж, — сказал он своим обычным оптимистическим тоном, — я не знаю, что произойдет, но уверен в одном. Во время большого парада по случаю 50-летней годовщины Октябрьской революции, в 1967 году, мы с тобой будем на Красной площади». Тогда это прозвучало фантастично, ведь наши долгие сроки только начались. Но в жизни случаются чудеса. Он оказался совершенно прав. Мы оба присутствовали на параде, а потом пили шампанское.
…Лонсдейл был так называемым «тайным резидентом». Я всегда относился с огромным уважением к этой категории разведчиков, ведь их работа требует высочайшего профессионализма. Им приходится настолько сживаться со своей «легендой», что они становились воистину другими людьми. Отказавшись от всего личного, они полностью отдаются работе, рискуя свободой, а иногда и жизнью, каждый раз, когда пытаются завербовать нового агента или идут на тайные встречи. Им приходится постоянно быть настороже и жить в обстановке непреходящего напряжения. Крайне редко им удается отдохнуть, вернувшись домой к своим семьям. Лишь человек, свято верящий в идею и служащий великому делу, может согласиться на такую работу, хотя, скорее всего, здесь больше подошло бы слово «призвание».
5
Конон Трофимович Молодый родился 17 января 1922 года в Москве. Отец, преподаватель МГУ и МЭИ, заведующий сектором научной периодики Госиздата, умер в 1929 году. Мать — профессор ЦНИИ протезирования. В годы Великой Отечественной войны работала военным хирургом. В 1932 году, получив соответствующее разрешение, мать отослала одиннадцатилетнего Конона к своей сестре в Калифорнию, куда та эмигрировала еще в 1914 году. Сестра представила Конона американским властям как своего родного сына. В течение пяти лет будущий разведчик учился в одной из средних школ Сан-Франциско, где и приобрел «заморский акцент». При этом сам Молодый, выдававший себя за канадца Гордона Лонсдейла, объяснял свой «заморский акцент», причудливую смесь американского диалекта английского языка с типично русским произношением, тем, что, мол, долгое время работал на лесозаготовках вдали от цивилизации.
В Советский Союз он вернулся в 1938 году. А в октябре 1940 года, по окончании средней школы, был призван в Красную Армию. В период войны служил во фронтовой разведке помощником начальника отдельного разведывательного дивизиона.
В 1946 году, демобилизовавшись из армии, поступил на юридический факультет Московского института внешней торговли, где, помимо прочего, изучал китайский язык. В 1951 году, вскоре после успешного окончания института, был принят на работу в нелегальную разведку. (Прим. автора)