Поначалу еврейские полицейские могли справляться с работой с минимальным наблюдением со стороны немцев. После нескольких дней депортаций голодных и беспомощных немцы применили в Варшавском гетто тот же самый метод, что и в других местах: неожиданное оцепление здания или части улицы, проверка документов и депортация всех евреев, которые годились к работам. Еврейская полиция под присмотром немецкой полиции провела первое оцепление 29 июля 1942 года. Немцы решали, какие территории надо зачистить в какое время; еврейские полицейские на рассвете вскрывали заклеенный конверт с инструкциями о том, где в тот день должна пройти зачистка. В целом, ради выполнения квоты немцы проводили по две операции ежедневно[546].
Отбор для работы сохранял некоторым людям жизнь, но разрушал коллективный дух сопротивления. Хотя немцы были далеки от точности в своих наблюдениях за разницей между зарегистрированными работниками и другими, отбор создавал принципиальное социальное разделение между евреями, у которых были документы, и теми, у кого их не было, и вызывал всеобщую обеспокоенность по поводу личной безопасности. Люди полагали, что они и их семьи могут оставаться в гетто, имея правильную работу и правильные документы. Такая приватизация надежды была приговором для чувства солидарности. Имеющаяся энергия расходовалась на охоту за документами, а не на координацию действий по сопротивлению. Никто (пока) не пытался вырвать монополию силы внутри гетто из рук немецкой и еврейской полиции. Пока не было группы евреев, желающих сопротивляться еврейской полиции, облавы и депортации могли продолжаться под немецким надзором, но при довольно ограниченном немецком контингенте[547].
К августу 1942 года немцы потребовали, чтобы каждый еврейский полицейский приводил для депортации ежедневно по пять евреев, а иначе начнут депортировать членов их семей. Это привело к тому, что зачистили тех, кто не мог себя защитить. Большие приюты для сирот опустели 5 августа. Известный педагог Януш Корчак повел детей из своего «Дома сирот» на Умшлагплац. Он держал двух детей за руки и шел, высоко подняв голову. Среди 6623 человек, депортированных в тот день вместе с ним, были педагоги и воспитатели сирот в гетто, например, его коллега Стефания Вильчинска и многие другие. Полицейские привозили на Умшлагплац старых и малых на повозках. Еврейские полицейские забрали маленькую девочку из дома в то время, когда ее мать бегала где-то по делам. Ее последние слова перед депортацией в Треблинку были записаны: «Я знаю, что вы хороший человек, пан. Пожалуйста, не увозите меня. Моя мама ушла только на минуту. Она вернется через мгновение – а меня нет; будьте так добры, не забирайте меня»[548].
За первые два месяца «Большой операции» около 265 040 евреев забрали на Умшлагплац и еще около 10 380 были уничтожены в самом гетто. Осталось приблизительно шестьдесят тысяч евреев. Это в основном были сильные молодые мужчины[549].
* * *
Каждая стадия массового уничтожения варшавских евреев была настолько ужасной, что порождала надежду на ближайшее будущее, которое, по крайней мере, должно быть лучше недавнего прошлого. Некоторые евреи действительно верили, что работа на востоке будет лучше, чем их жизнь в гетто. Собравшимся на Умшлагплац евреям можно простить то, что они предпочитали погрузку на поезда неопределенному ожиданию под палящим солнцем без еды, воды и туалетов. Присматривать за Умшлагплац было поручено еврейской полиции, которая иногда освобождала своих знакомых или людей, которые могли себе позволить подкупить полицейских. Эмануэль Рингельблюм записал, что еврейские полицейские иногда требовали в дополнение к наличке еще и плату «натурой», то есть секса с женщинами, которых они спасали[550].
Уже в поезде иллюзии улетучивались. Хотя евреев уверяли, что они едут в трудовой лагерь «на востоке», некоторые из них, должно быть, подозревали, что это вранье: в конце концов, именно люди с рабочими сертификатами остались в Варшаве. Если целью была физическая работа, тогда почему первыми отправляли самых старых и самых маленьких? Эти поезда имели самый низкий приоритет в системе железнодорожных перевозок, и часто требовалось несколько дней, чтобы добраться до места назначения, которое на самом деле было расположено близко к Варшаве – Треблинка была всего в сотне километров на северо-восток. Евреям не давали ни еды, ни воды, они массово умирали во многих железнодорожных партиях. Дети слизывали друг с друга капли пота. Матери иногда выбрасывали маленьких детей с поезда, надеясь, что у них будет больше шансов выжить в поле, чем там, куда направлялся поезд. Некоторые родители объясняли своим очень маленьким детям, рожденным в гетто, то, что те могли рассмотреть из окон вагона или сквозь щели в дверях. Самые маленькие никогда до этого не видели ни полей, ни лесов. И никогда больше не увидят[551].
546
547
548
О Корчаке см:.
549
О вышеуказанных цифрах см.:
550
Treblinka // Dokumenty і materialy. Obozy. / Ed. by Blumental M. – Łódź: Wydawnictwa Centralnej Żydowskiej Komisji Historycznej, 1946. – P. 174. Об оплате «натурой» см.:
551
Про пот см.: