На последнюю ночь в небо две луны взошло.
На последний день страшно гром загремел с того краю,
где далекие горы Югорские.
На последний день со всего неба тучи над борами сошлись.
А к полудню тучи те дождем пролились.
Уж таким-ли дождем ливным-проливным.
А и тем ливнем-дождем огонь-полымя в землю вбило.
И тогда народ вздохнул.
Трава-мурава опять вскорости зелена стала, зелена да радостна.
Только нет в заречьи бора на-далеко.
Стоит пенье черное погорелое.
Стоит пал, душу тоской мутит.
Только все зверье убежало-ушло далеко в боры другие.
Все зверье, что душу радует человечью.
Нет ни вепря, ни ольня, ни медведя, ни белочки.
А из птиц осталось воронье, галочье, воробье да ястребы.
А и змей-медяниц развелось видимо-невидимо.
Тогда по земле вести пошли. Вести страшные, вести ратные.
НАБАТ.
В полночь, в полночь, в самую полночь,
В полночь колокол всех побудил.
Меднолитный колокол возгудел.
Меднолитный с се́ребром зазвонил.
Зазвонил, зазво́нил, зазвонил.
Ой беда, ой беда, ой беда.
Ой набат, набат, набат.
На великой на зво́ннице к утрени затрезвонили
В неуроч час.
На Залужьи подхватили, на Загрязьи тож
Да еще в Симеоновщине.
А там и пошло, и пошло
По всем по концам.
Кто в набат, кто в трезвон, кто в красный звон,
Кто как.
Побудились кочеты по нашестям.
С голубятен голуби повылетели.
По поднебесью круги кружат.
С кладей, со стогов, с овинов, с чердаков
Поснималось вороньё тучей черною.
Поснималось вороньё да с галочьем.
По небу по заревому да по звонному мечутся.
Мечутся, криком кричат, каркают.
Как у каждой у подворотни да завыли псы,
Да завыли да залаяли
Да цепями кованными загрохали.
Как народ взбаламутился весь.
Со постелей, со печей, со лежанок повскакивали да на улицу все.
Да с бабьем да с домочадцами да с мелочью.
Кто как, кто в чем,
Кто просто в портах,
Кто в исподнице.
Ну, бояре те замешкались малость.
А и те бегут, на бегу кафтаньё застегивают,
А кушаки в зубах.
Как калитки заскрипели да застукали.
А кто, хозяин хорош, от пожарного от страха настежь ворота,
Да коней да говядо да овец да свиней
Со двора на улицу.
Уж и гомон пошел, и плач, и кричанье, и сутомышь.
Из конца в конец народ валом валит.
Сустречь валу валит сустречный вал.
Детворы-мелочи подавило довольно
Сапогами да копытами.
Ой, горим! Ой, горим! Горим!
Где горит? Где горит? Где?
А поверх крику, поверх гомону
Клакола гудут, звонят.
Клакола гудут, звонят,
Душу мутят.
Душу мутят
Страхом-тоской.
Тоскою смертною.
Тоскою смертною,
Неуёмною.
Уж и как тут народ ни гудел,
Уж и как православный ни галдел,
Как ни гомонило воронье,
Как говядо ни мычало,
Как кони ни ржали,
А колокола крыли все
Меднолитные.
А колокола с колокольчиками
Крыл колокол один
Колокол велик,
Что на площади,
На сборной на площади.
Уж и лют колокол тот гудеть.
Ах и лют колокол тот звонить,
Меднолитный с се́ребром колокол,
Меднолитный с се́ребром вечевой.
Вот как в по́лночь, в самую по́лночь,
В по́лночь на Навий день
Подступила к городу татарва
В неуроч час.
Андрей Белый
Москва
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава вторая[1]
«ДОМ МАНДРО».