Татьяна Сергеевна Франк не была сама писательницей, она была Женой в высшем смысле этого слова, понимавшей ту жизненную задачу, которую даровала ей судьба, понимавшей, что это не ниже, чем быть самой писательницей. Понимать — это такая великая заслуга, что трудно переоценить. Если бы вообще не было понимающих, то не было бы и творцов. А Франку очень часто казалось, что он абсолютно одинок, несмотря на любовь и преданность Татьяны Франк. По воспоминаниям родных, Франк «в последние годы все чаще задавался вопросом: “Для чего я вообще пишу? — Русская эмиграция вымирает, а Россия для меня закрыта”. Но, к счастью, время многое меняет: и русская эмиграция для нас теперь стала живым и притягательным источником разнообразных знаний и эмоциональных впечатлений, а Россия открыта для философа Франка. <…> И в возвращении на родину Франка — мыслителя и человека — немалую роль сыграла его жена»[1028].
Быть может, устойчивости его философской позиции послужил его на редкость счастливый брак в 1908 г. с Татьяной Сергеевной Барцевой, дочерью директора крупного пароходства в Саратове. Влюбившись в Франка, она из православной стала лютеранкой, поскольку лютеранам разрешались браки с евреями, чего не разрешалось православным. Она была младше своего профессора на 10 лет, но они прожили в любви и согласии 42 года, до смерти Франка, пройдя вместе сквозь все исторические и социальные катастрофы. После его смерти она написала два удивительно трогательных мемуара «Наша любовь» и «Память сердца». В них она выговорила свое жизненное кредо: «Жестокая жизнь вне родины, всегда везде чужие, борьба за детей, вырастить нужно, научить чему- то, выпустить в жизнь не с пустыми руками. Нужно жить так, чтобы не отвлечь отца их от самого важного в жизни его дела — дела мысли и творчества». Особенно страшно стало после прихода в Европе к власти нацистов, но и в этой ситуации она была стоически тверда, стоически, но очень по — русски, в духе типичной русской преданной жены: «В мире появился новый, небывалый, страшный по сравнению с властью на нашей родине, изувер — безумец Гитлер. <…> И вот опять неравная страшная борьба, в которую я должна вступить, страх за самое дорогое в жизни давал нечеловеческие силы и изощренность в способах спасения. Угроза гибели только за то, что родился в народе Его и стал Его учеником — этого не могло вместить ни мое сердце, ни мой разум… Все отдать, но только не потерять его, спасти, и спасла»[1029].
Очевидно, любовь, пережитая им в собственной жизни (любовь жены, прежде всего), давала Франку реальную основу для утверждения, что путь любви является «единственным правильным и плодотворным путем борьбы со злом и победы над ним»[1030]. Это и создавало ту атмосферу жизни, которая позволяла дышать в почти безвоздушном эмигрантском пространстве. Постоянная ностальгия русских эмигрантов по потерянной общей большой любви, о Родине, которая, как любимая, но неверная женщина, отторгла их в пору страстной любви, когда вся их жизнь была посвящена ее преуспеянию и духовному возвышению. Тоску и отчаяние их трудно сегодня нам представить без подобной жизненной параллели. Не случайно характерное для многих культур сравнение Родины с невестой и женой. Об этой любви Мережковского писала его жена Зинаида Гиппиус: «Он был русский человек прежде всего и русский писатель прежде всего — что я могу и буду утверждать всегда, могу — потому что знаю, как любил он Россию, — настоящую Россию, — до последнего вздоха своего, и как страдал за нее»[1031].
Хотя ХХ век весь был соткан из таких несчастных судеб. И русских мыслителей и писателей, брошенных и отторгнутых Россией, спасли их жены, явившие собой то искомое воплощение «вечной женственности», о котором мечтали и Данте, и Гёте, и Пушкин, и Владимир Соловьев, видевший в «вечной женственности» противостояние адским силам мира:
Das Ewig‑Weibliche, 1898.
Тела русских жен были тленны, как и все в мире, но дух их был и вправду нетленен, горя огнем божественной любви. Одна из главных идей Франка — о силе любви, преодолевающей тьму. Современная русская исследовательница пишет, что в философии Франка «любовь — это <…> фундамент внутренней, личностной жизни человека, то, что можно назвать благодатной силой божественной любви или внутренним состоянием души. И если человек живет по любви, каждый винит самого себя во всякой неправде — даже там, где прямая вина лежит на другом. Он спрашивает себя, каков его собственный грех какое его упущение было источником зла, что вкралось в душу другого»[1032].
1028
1032