Мы уже рассмотрели выше причины, по которым Франция оказала Польше чисто символическую поддержку и не перешла к активной фазе боевых действий после разгрома союзника. Однако заявленные цели войны позволяют понять, почему демократические державы не вышли из нее в последующие месяцы, хотя такая возможность у них оставалась. Для них повернуть вспять было уже немыслимо. И, несмотря на безуспешные попытки перенести боевые действия подальше от французской границы, столкновение на ней становилось неизбежным.
Остается второй важнейший блок вопросов: могла ли Битва за Францию развиваться по-иному? В чем причины военного поражения страны и кто несет за него ответственность?
С учетом того, что известно о подготовке Франции к войне, соотношении сил сторон, их стратегическом планировании, используемой ими тактике и методах ведения боевых действий, а также географического положения страны, — приходится, несмотря на все аргументы представителей французского командования и солидарных с ними военных историков, согласиться с мнением автора той самой едва ли не единственной достойной научной работы, написанной в начале сороковых и посвященной французской кампании 1939–1940 гг., о которой упоминалось выше. Речь о знаменитом историке, основателе школы «Анналов» Марке Блоке и его книге «Странное поражение»[4]. Мобилизованный в армию и непосредственно участвовавший в боевых действиях, исследователь в условиях подполья смог дать блестящий и объективный научный анализ недавних событий, который и до сих пор разделяется значительным числом специалистов самых разных взглядов, обращавшихся к данной теме. Следует сказать, что судьба ученого сложилась трагически: активный участник Сопротивления, он был арестован и после пыток расстрелян гестапо в июне 1944 года, накануне освобождения Франции.
На основе как собственного опыта, так и данных, которыми он в тот момент располагал, Блок приходит к однозначному выводу о том, что основную ответственность за провал военной кампании 1940 года несет французское командование. Его точка зрения находит подтверждение в опубликованных впоследствии документах и других источниках. Действительно, в период затишья «странной войны», вместо того чтобы активно строить укрепления вдоль границы и тренировать бойцов, командование как будто махнуло на них рукой и занималось составлением химерических планов ведения войны на чужих территориях. Солдаты и офицеры на германской границе помогали местным жителям по хозяйству, ходили на концерты и в кино, а большую часть времени изнывали от скуки. Пропагандистская работа в армии была поставлена из рук вон плохо — о чем говорить, если значительную часть пропагандистов составляли активисты крайне правой организации «Аксьон франсез», и командование это ничуть не беспокоило. Немецкая пропаганда работала гораздо успешнее, в войсках распространялись и коммунистические листки с пацифистскими призывами «положить конец бессмысленной империалистической войне», что тоже не способствовало подъему боевого духа во французской армии. Выше говорилось и о том, что новейшие вооружения, производство которых резко ускорилось начиная с января 1940 года, поступали в войска с перебоями — и в итоге достались немцам, которые затем использовали превосходные французские танки и орудия, в том числе в войне против СССР.
Когда начались активные боевые действия, верховное командование продемонстрировало свою полную профнепригодность, не сумев вовремя принять правильные решения. Остановить немцев и после прорыва на Маасе, и на их пути к морю, когда германские танки значительно оторвались от сопровождающей их пехоты, было вполне возможно, но возможности эти оказались бездарно упущены. Грубой ошибкой также стала отправка основных сил французской армии в Бельгию, где командование ожидало основного удара. Примечательно, что гражданское руководство страны с самого начала отнеслось к этому плану скептически, но преодолеть сопротивление военспецов не смогло.
Но самое досадное, что на эти ошибки наложилась глубокая деморализация верховного командования, от которой оно, в отличие от рядовых солдат и офицеров, так и не смогло оправиться. Молодой штабной офицер, сопровождавший начальника генштаба, с изумлением вспоминал впоследствии, что, когда тот в середине мая явился в ставку командующего северо-восточным фронтом и потребовал у него отчета о положении дел, полководец вместо ответа разрыдался. Другой генерал, командующий одной из армий, молча сидел в прострации перед картой боевых действий, в то время как подчиненные тщетно ждали его приказаний. Гамелен вообще считал, что даже при равном соотношении сил сторон Битва за Францию была проиграна заранее: «В этих условиях… длительное сопротивление с нашей стороны невозможно». Причем заявлял он это и до, и после войны. Сменивший его Вейган был настроен ничуть не оптимистичнее. Потратив 5 дней, с 19 по 23 мая (критических для обороны Франции), после своего назначения на ознакомление с обстановкой, вместо того чтобы действовать, пока не стало поздно, он принялся забрасывать правительство меморандумами о том, как все плохо и что надо готовиться к поражению (29 мая) и: все совсем плохо, а я вас предупреждал (10 июня). А после войны на парламентской следственной комиссии заявил в свое оправдание: «Меня назначили, когда все было потеряно (в стенограмме более сильное выражение)…после катастрофы. Франция, плохо подготовленная, была обречена на поражение. Так что я сделал что мог, и мне могли бы, по крайней мере, выразить благодарность». Комментарии, как говорится, излишни. И таких примеров поведения командования, зафиксированных в документах эпохи, можно привести еще множество.
4
Она вышла в России в 1999 г., но русский перевод Е.В. Морозовой, к сожалению, неудовлетворительный и неудобочитаемый. Эта книга, как и ее автор, заслуживают более уважительного отношения, в том числе и со стороны переводчика.