Однажды утром Ардатов предложил ему свои услуги, осторожно поинтересовавшись, устроит ли их его европейский французский… И обнаружил там двадцать каторжников, чьи лохмотья, помятые лица, согнутые спины и вонь ночлежек свидетельствовали о крайней нищете. Все они, склонившись над оборванными и засаленными множеством грязных пальцев справочниками, с маниакальной спешкой писали на бумажных полосках почтовые адреса, оплачиваемые из расчета за тысячу. Полдюжины привилегированных, владеющих современной техникой, стучали на довоенных пишущих машинках. Усатый держиморда, по виду отставной унтер, в накладном целлулоидном воротничке, вероятно, страдающий неизлечимой болезнью печени, надзирал за этими отбросами общества, чтобы они не украли полоски бумаги или перья за два су. Этот персонаж понимал, какую молчаливую ярость вызывали некоторые витиеватые адреса, что называется, «с прицепом», вроде: «Месье Бонавентура Дюшмен-Ла-реверанс, фармацевт 1-го класса, Рив-де-Лавандьер, близ Сент-Николь-де-Буабени». А департамент! Персонал был способен делать самые невероятные сокращения и даже непристойно искажать фамилии. Доктор Ардатов, ознакомившись с расценками, ретировался… А теперь, сидя за своим рабочим столом в НИ, слышал непрестанные шаги и хлопанье дверью в агентстве «Селекта»; унтер-держиморда поприветствовал его на лестнице, приложив два пальца к шляпе-котелку.
…Ардатов разрезал иностранные журналы, подчищал, склеивал, раскладывал вырезки по стопочкам и убирал в конверты. Работа кончалась: тем лучше. Из четырех сотрудников НИ сегодня вечером пришел он один, чтобы получить деньги за неполную рабочую неделю, то есть сотню франков. Директор Туллио сам печатал на конвертах адреса и наклеивал марки. Они сидели друг напротив друга, при свете единственной лампочки без абажура; в глубине комнаты великолепный металлический свет луны серебрил оконный проем. Мягкий шум шагов и разговоры в коридоре заставили мужчин прислушаться.
— Спорю, — сказал Туллио, — что фирма «Селекта» увольняет свою банду клошаров… Семен, самое лучшее, что мы можем сделать сегодня, — это выбросить наши конверты в корзину.
Разговоры и шаги приближались. Кто-то опирался о стену и стучал по полу тростью. Послышался голос унтера-держиморды: «Давайте, господа, поторапливайтесь. Если фирма закрывается — значит, фирма закрывается. Откроется после войны или в Бордо. А теперь, господа, рысью, рысью, что я вам сказал!» Он, должно быть, подталкивал к лестнице свое стадо нищих писарей. Туллио улыбнулся. Его морщинистое лицо казалось вылепленным из терракоты: четыре горизонтальные складки на лбу, широкие ноздри, бородка с проседью делали его похожим на фавна, но фавна университетского, привыкшего к вагонам метро второго класса… Бывший член коллегии адвокатов одного итальянского города, бывший достопочтимый мастер масонской ложи, бывший нумизмат («это самое невероятное!» — по его словам), он оставался лишь членом организации «Справедливость и Свобода»[38], название которой комментировал так: «По здравом рассуждении, мы дважды требуем идеала… Может, эти два метафизических ингредиента помогут нам сварить вполне удобоваримое зелье…»
— Семен! Мы закрываемся. Откроемся в Сан-Франциско или Буэнос-Айресе… Исход битвы в Европе временно лишает «Научную информацию» смысла существования. Давай выбросим банку с клеем в окно.
Он увлек Ардатова к лунному свету, который заливал крыши и причудливые трубы Парижа. Полная луна стояла в зените, и можно было различить на ней бледные материки. Синий свод неба навис над городом. Отдаленная канонада казалась дыханием космоса. Туллио запустил баночку с клеем на соседнюю крышу:
— И бумаги туда же!
Вырезки, которые ждали академические и литературные светила, разлетелись в прозрачной ночи роем белых бабочек… Красота!
Туллио развел белыми руками, похожими на обезьяньи. И сказал с яростью:
— Конец! К черту! Миллионы дураков воображали, что бомбы — для Барселоны, для Хельсинки, танки корежат мостовые не здесь, а в Вене, Праге, Амстердаме, Брюсселе, а жалкая полусонная жизнь продлится до скончания времен: бридж, белот[39], «Сент-Эмильон»[40], газеты, акции и бифштексы с кровью!
Семен Ардатов ответил, опустив голову:
— Туллио, это будет невообразимая катастрофа… Париж, Париж!
Он был не в силах больше произнести ни слова.
— Нам просто не хватает воображения, Семен, а катастрофы мы коллекционируем вот уже двадцать лет; мало того, мы предупреждаем, мы делаем прогнозы и публикуем в наших журнальчиках, которые никто не читает, безупречно аргументированные статьи. Все сказано: путь один — в бездну. Нужно прыгать, дети мои! Это — единственное, чего мы не поняли до конца, нам тоже не хватило воображения… Разве есть что-нибудь более естественное, чем крушение старого мира? Люди забыли, что для человеческого существа так же естественно ждать смерти, убегать, прятаться в лесах, как и рождаться, расти, бороться, умирать от старости.
38
Итальянское антифашистское либерально-социалистическое движение (1929–1943), действовало в эмигрвции и в подполье — Примеч. пер.