…В 1920 году красные заняли один украинский город. На товарной станции анархисты столкнули два тяжелых локомотива, сделанных в бельгийском Серене[48]… Загромождение путей — порой полезная тактическая операция; другое дело — удовольствие обменяться сигналом с товарищем в кабине встречного поезда, разогнаться на полную скорость и выпрыгнуть на ходу, рискуя сломать себе хребет; удовольствие обернуться в ошеломлении и увидеть невероятное столкновение двух черных комет, вспарывающих землю; удовольствие услышать взрыв… Порой люди пьянеют от жажды разрушений; и естественно, что их тянет поквитаться с машинами.
Два горячих металлических остова тихо дымились, один встал на дыбы над другим, точно готовый пожрать его своими чудовищными зубами-колесами… В нескольких сотнях метров оттуда красные (пьяные, изнуренные, завшивленные, злые и насмешливые, среди которых было столько же святых, сколько свихнувшихся бандитов) обнаружили последний вагон последнего поезда эвакуации белых. Приблизившись к этому брошенному вагону, мужчины в черных кожанках, опоясанные гранатами, услышали что-то вроде жалобного мяуканья. К окнам прижимались странные лица женщин в шляпках, накрашенных, испуганных, силящихся улыбаться сквозь слезы; трепет ужаса заставил их отшатнуться. Занах пота перебивал аромат духов, полупрозрачные платья явно были пошиты из занавесок; несомненно, это был весь сераль летнего сада «Паризиана», брошенный в последний момент офицерами Добровольческой армии, которые именовали себя «Белыми орлами».
Товарищи заспорили, как быть с этим стадом баб, отвоеванных у мировой буржуазии, история революций со времен Спартака не предлагала решения подобной задачи. Робеспьер остался незапятнан, а Теруань де Мерикур[49] — нет. Как бы поступили Энгельс или Бебель? Несколько пролетариев предложили расстрелять эту кучу шлюх, больных всеми болезнями, которые спали с палачами трудового народа. «Какая от них может быть польза после освобождения труда?» — гневно вопрошал исхудалый реалист[50]. Однако бородачи, молчаливо столпившиеся у вагона с пленницами, казалось, дышали с трудом, приоткрыв влажные губы. Улыбки за окнами застыли для них, для жизни. «Хватит слов! — наконец крикнул один. — Мужики изголодались. Возьмем этих бл…, пусть они полюбятся с победившим пролетариатом!» Другой заметил, что они — тоже дочери веками эксплуатируемых трудящихся классов. И поскольку каждый человек обладает сознанием, кто знает, не станут ли они сознательными рядом с нами. Именно этот человек при поддержке комиссара Ардатова взял в споре верх. Но молчаливые бородачи, увлекая за собой часовых, рванулись к вагону, у входа в который метался маленький азиат, повторяя сдавленным голосом: «Дисциплина, дисциплина, товарищи!» Он не выдержал и, вероятно, нарушил дисциплину вместе с другими. «Не в западных столицах обсуждать такого рода проблемы», — подумал старик Ардатов.
V
Молчание Парижа
Станции метро то быстро наполнялись толпами, то вдруг на них воцарялось затишье, точно в выходной. На пустынной станции «Сен-Пласид» со стен кричали афиши: «Посетите Прагу. Прекрасные каникулы в Рейнской области! Очарование Турени… Туры по сниженным ценам». Сегодня смотрелись бы уместнее другие плакаты, в тонах пожарищ: «Отправляйтесь в ад по сходной цене! Принудительная отправка в один конец! Руины и кладбища! Верьте в воскрешение!» Особенно иронически выглядел плакат, красно-черно-белый, изображавший два полушария под властью союзных держав, от Лабрадора до мыса Доброй Надежды, от Новой Зеландии до Сенегала, а враг был представлен раздавленным пауком в центре маленькой Европы; подпись под картинкой не оставляла сомнений: «Мы победим, потому что мы сильнее!» Невысокий старообразный человечек, сумасшедший или пьяный, похожий на чучело совы, поправлял галстук-бабочку перед картой Парижа, служившей ему зеркалом… Люди в метро были не такие, как всегда. Мужчины не разгадывали кроссворды, не любовались хорошенькими попутчицами. Конторские барышни не читали любовные романы. Люди бессмысленно смотрели в одну точку. Эти взгляды выдавали какую-то отчаянную одержимость, словно в мозгу безостановочно крутилась одна мысль: «Какая беда, черт побери, это невозможно, невозможно!» Деньги, работа, удовольствия, болезни, интриги, мелкие повседневные заботы ушли в тень огромной свинцово-черной тучи унижения и угрозы. Люди были одеты небрежно, плохо, кофты и пиджаки сидели на плечах криво, оттянутые тяжестью чемоданов. На остановках пассажиры спешили, грубо сталкивались, бормоча ругательства сквозь сжатые зубы, лихорадочно суетились, бессильно, безвольно, не глядя друг на друга.
48
Город в окрестностях Льежа, в XIX — начале XX в. центр черной металлургии. —
49
«Теруань де Мерикур Анна (1762–1817) — участница Великой французской революции. Возможно, имеются в виду ее романы с известными революционерами. —