VII
Фелисьен Мюрье
Занималась удушливая заря. С высот Монмартра и Бельвиля на пригороды опускался синевато-серый туман. Горизонт терялся в нем. Густой, затопивший землю туман наползал и на небо, но там постепенно редел. Эйфелева башня высилась в мареве узорчатой филигранью. Сена, подернутая тихой рябью, текла мимо закованных в камень набережных, склонившихся над водами деревьев, неподвижных барж, под темными арками мостов, где во мраке гнездилась тревога. Два человека, спавшие под мостом Сюлли, пробудились и увидели пелену тумана, окутавшую собор Парижской Богоматери. «Смотри, как будто Темза осенью, да?» — спросил один. Другой ответил витиевато, как подобает знатоку классики:
— Если боги в своем праведном гневе к полудню готовят нам конец, достойный крыс, и мы задохнемся в ядовитом облаке, то это не повод отказаться от чашечки кофе у Антуана. Двинулись, Бонапартист?
Оба они были людьми образованными. Одного, пониже ростом, хромого, с небольшой бороденкой, собратья по несчастью прозвали Бонапартистом, потому что он все время таскал с собой книгу «Мемориал Святой Елены» и безмерно восхищался гением Императора — революционера, консерватора, строителя, законодателя, чокнутого, но «потрясающего стратега, старина», сами поражения которого были попытками одержать победу над невозможным, удивительно хитро задуманными! «Посмотри только на кампанию 1814-го во Франции! И сколько презрения к идеологам! Почти как у меня!»
Другой, любитель классики, свои деловые письма на обороте театральных афиш подписывал «Кроче»[68]. Для близких знакомых он был или Финансистом, или Лозоходцем (и очень сердился, если кто-то называл его Шарлатаном), потому что тридцать лет назад руководил банком, выдававшим ипотечные кредиты и потерпевшим досадный крах; а двадцать лет назад, отбыв несколько лет в заключении, придумал хитроумную систему международных расчетов для Европы… Обескураженный кретинизмом финансистов и мелких вкладчиков, Кроче сохранил веру только в прутики, с помощью которых можно найти подземные воды и зарытые сокровища. Член Национальной ассоциации лозоходцев, он раз в год превращался в почти приличного и отнюдь не заурядного господина, позаимствовав черный костюм у тряпичника с улицы Андреа дель Сарте, чтобы принять участие в собраниях Ассоциации, даже если они происходили в самой далекой и дикой провинции, в глуши Бретани или Руссильона.
На конкурсе в 1934 г., где требовалось с помощью ветки орешника отыскать слиток золота, зарытый на глубину одного метра в присутствии нотариуса в парке площадью квадратный километр, он занял семнадцатое место — неплохой результат, — ошибившись всего на 2 м 70 см. «Если бы я не выпил в то утро столько аперитива, я нашел бы клад, он был почти у меня в руках, и тогда премия досталась бы мне, старина. Но это не только невезуха, по большому счету, так и должно было случиться, потому что на самом деле плевать я хотел на их золото и премию. Думаешь, я шучу! Что мне действительно не дает покоя, так это клад, зарытый на острове Сен-Луи, о котором я узнал лет десять назад. Могу даже сказать где: между улицей Бретонвилье и набережной Анже, подробностей, извини, не будет. Вот это знатный клад! Да только, чтобы до него добраться, пришлось бы снести кучу домов… Опять я в неладах с недвижимым имуществом! Что ж, все-таки приятно знать, что сокровище на месте и никто его не добудет. Теперь понимаешь, почему я предпочитаю ночевать под мостом Сюлли?»[69]
Менее разговорчивые, чем в лучшие дни, Кроче и Бонапартист убрали свои постели (тюфяки, набитые старыми газетами, которые хоть как-то удерживают тепло) в ящик с инструментами Службы водоканала; какое-то время они смотрели на остров сокровищ, благородный и покинутый, отвесные стены набережных, строгие старые дома, тонкие деревья; остров точно плыл в тумане. Увидим ли мы когда-нибудь нежное жемчужно-серое утро над Сеной? А вдруг эта сука-война изменит даже климат! Бонапартист почесал растительность на груди и в гневе бросил:
— Это все обрезанные виноваты, старик, не отрицай.
Бородатые и помятые, одетые в убогое тряпье, они были похожи как братья. Их можно было отличить лишь по походке: один прихрамывал, другой ступал мягко, но прерывисто. Лохмотья на обоих полиняли, приобрели цвет блох и мочи, как выражались их владельцы.
— Опять твои глупости! — ответил Кроче. — Почему же пала Римская империя, империя фараонов? Потому что земля вертится. Один тип предсказал все, что сейчас происходит, ученый фриц, Оскар Шпенглер. Я читал его, прям один в один. Ну что,
68
Возможно, по имени итальянского философа Бенедетто Кроче (1866–1952) или от итальянского слова сгосе — крест.
69
В Париже есть два моста Сюлли, связывающие остров Сен-Луи с правым и левым берегами Сены. Очевидно, имеется в виду мост, выходящий на набережную Анжу. — Примеч. пер.