— Отстаньте от нас наконец! Вы уже два раза передали эти приметы. Представьте себе, что за какие-то два дня пропало три тысячи человек. Наша служба не справляется.
Земля перестала качаться. Вошел Карп. «Ландуа, кажется, мы капитулируем… Фрицы, возможно, с часу на час будут здесь. Какой-то идиот сказал по радио, что Париж — это не Франция… А я говорю, что Франции больше нет…»
— Вы не правы, месье Карп.
— …Да, я не прав.
Он как-то враз постарел, спал с лица, утратил важность помощника комиссара и стал похож на бродягу в очках, которого недавно упекли в кутузку за пораженческие высказывания.
— Помните того нищеброда, месье Карп? Он говорил, что Европа обречена, что нас всех расстреляют и грядет великая чума.
— А он, может, и прав.
За банальностью их разговора вставал ужас. К счастью, наваждение рассеял Блен, ввалившийся в приемную в сопровождении гомонящих зеленщиков. Карп механически принял важный вид:
— Тишина! Я же вам сказал, Блен, не составляйте протокола, сейчас не время… (и тише) Бедняга Блен, мы капитулируем… Торгуйте где хотите, дамы и господа. А завтра поглядим… (А на что поглядим завтра?)
Земля снова закачалась. Ландуа бросился прочь, на залитую светом улицу, где, казалось, застыла жизнь. Он направился к гостинице «Маркиза» и попросил Ансельма Флотта сопроводить его на место преступления. Вдова Прюнье стояла на лестничной площадке, скрестив руки на черной шали. «Мне кажется, я видела вчера вечером высокого солдата, который крался по лестнице точно кошка. Я аж мурашками покрылась. Сходили бы вы к иностранцам на седьмой этаж, месье агент…» Ландуа и Флотт толкнули незапертую дверь. Трупный запах заставил их закашляться. Они включили свет в кабинете Тартра. Он лежал в кресле, позади зиял открытый сейф. Большая голова убитого приобрела зеленоватый оттенок, глаза, тоже зеленоватые, были открыты. Руки покоились на столе, в левой он сжимал металлическую чернильницу, в правой — тряпку. Флотт и Ландуа на цыпочках обошли стол, увидели черную рану на затылке и запекшуюся кровь на ковре. «Занятно», — заметил Ландуа. «Я догадался, — сказал Флотт. — Он упал там, смотрите, потом поднялся и сел…» Ландуа добавил:
— Он уже не соображал, что делает. Стал стирать отпечатки пальцев на чернильнице. Должно быть, чертовски боялся отпечатков пальцев… С его-то работенкой…
Ландуа так громко расхохотался, что Ансельму Флотту стало не по себе, а вдова Прюнье на лестнице перекрестилась. Флотт указал пальцем на сейф: «Смотрите, а там бабки!»
— Видите, как случается, когда слишком много бабок, — весело отозвался Ландуа. — Ладно, все ясно, месье Флотт. Я не из тех, кто верует в воскрешение. Угостите аперитивом? Ничего не трогать до прибытия прокурорских, если они только не мчатся в скором в сторону Бордо…
Дом покачивался, как и весь мир. «На иностранцев с седьмого, — думал агент Ландуа, — мне наплевать. Скажу, что документы у них в порядке и ничего подозрительного нет». Проходя мимо мадам Прюнье, он со всей серьезностью сказал: «Все в порядке, мадам. Тщательно запирайте дверь». Старуха спустилась за ним в бистро, где он выпил три рюмки подряд. Мадам Прюнье спросила:
— Вы не боитесь, что начались грабежи?
Ландуа секунду помолчал, чувствуя, как алкоголь согревает нутро.
— Грабежи, мадам? Возможно, вполне возможно. Мы мало что можем сделать, сотрудников почти не осталось.
В его глазах вспыхнул веселый безумный огонек, ибо он думал: «Будет здорово, если грабежи начнутся, это встряхнет ваш клоповник».
IX
Исход
Выехав из Парижа через Итальянскую заставу, такую же заброшенную, как ворота мертвого города, где скоро прорастет трава, желтый грузовичок покатил по пустынной дороге. Огромный поток беженцев схлынул; пригороды спали мертвым сном. Редкие солдаты внутренних войск интересовались только свежими плохими новостями. На выезде из Вильжюифа один из них сделал машине знак остановиться. Зильбер и Ардатов склонились к нему:
— Что такое?
— Правда ли, что фрицы вступили в город через заставу Ла-Шапель и Восточный вокзал горит?
— Скорее всего, неправда.
Солдат в черной каске жевал папиросу. «Последнее время слышишь только всякие небылицы… У вас есть свободное место. И я вот думаю, не драпануть ли с вами?»
— А приказ? — тихо просил Ардатов.
— Приказ был защищать родину, я думаю, — ответил человек в каске. — Ладно, проезжайте…
— Это действительно катастрофа, — заметил Зильбер, — если они больше не проверяют документы.
Ардатов вспоминал разгром белой армии, бежавшей вместе со всей бывшей буржуазией, в экипажах, автомобилях, завшивленных санитарных повозках к Новороссийску и Белому морю в 1920-м; думал и о жителях Выборга — Виипури, так же спасавшихся бегством минувшей зимой через серые снега к лесам и озерам Финляндии[81]. Ортига вспоминал желтые дороги Каталонии, по которым год назад толпы с оружием двигались в сторону Пиренеев, цветущей Франции в надежде выжить несмотря ни на что. Эксперты в области поражений, Ортига и Ардатов, решили избегать заполненных беженцами автотрасс, которые, возможно, бомбят вражеские самолеты и где определенно не раздобыть бензина. Они направились к Лимуру, а затем, проселочными дорогами, к Дурдану и Этампу…
81
Имеются в виду события советско-финляндской войны 1939–1940 гг. В марте 1940 г. за Выборг (финское название Виилури) велись ожесточенные бои, которые продолжались даже после заключения перемирия. Город был присоединен к СССР. —