Ни границы, ни море не могли их полностью остановить. За морем изгнанники-чужестранцы, лишившиеся последнего убежища на континенте, провидели конец пути. Гонимые из страны в страну поляки, чехи, немцы, австрийцы, голландцы, бельгийцы, испанцы, русские, евреи, последние граждане павших республик, последние социалисты из распущенных партий, последние участники потерпевших поражение революций, последние либералы и умеренные демократы, которых ожидала общая могила с плебейскими революционерами, последние депутаты дискредитированных парламентов, последние идеалисты эпохи научного оптимизма — добравшись до морского берега, с саркастической усмешкой оценивали ничтожные шансы на последнее бегство, за море… Безумцы, то есть смельчаки с душами аргонавтов, мечтали под парусом добраться до Африки, до английских миноносцев, до Гибралтара! Люди более умудренные, если располагали средствами, телеграфировали в Нью-Йорк, Лиссабон, Шанхай, Буэнос-Айрес, даже на Тасманию, раздобывали адреса консульств. Те, кто остался без денег, слали письма, точно сигналы SOS с борта тонущего корабля, после чего спокойно смотрели на волны, думая: «Может статься, через час они нас поглотят, в спасательных шлюпках не хватает мест и для тех, кто платит!» Руки нервно вцеплялись в спасательный круг — нужно еще не потерять часы и паспорт, — ибо у современного человека тело держится за жизнь, душа мечется, но не сдается, а в паспорте не хватает виз.
…Через Пиренеи, горными дорогами, по которым недавно еще поднимались группы республиканцев, потерпевших поражение со своими подлинно героическими дивизиями, интербригадами, все еще бдительными инквизиторами и продолжавшими дебаты правительствами, хорошо экипированными немецкими и итальянскими военнопленными; политические заключенные, верные революции, которых та освободила, лишь умирая, сироты и энергичные старики, ускользнувшие от расстрельных команд, — теми же дорогами, но в обратном направлении к тихой, точно кладбище, Испании мчались автомобили. Они уносили избранников немилосердной судьбы с надежными документами, чековыми книжками, сенсационными бумагами для обнародования в Нью-Йорке, стайными миссиями государственной важности… Бедняки из Фигераса[86] восхищались дорогими французскими сигаретами; в Каркассонне красавицы из Манресы предлагали себя за батон белого хлеба; а чиновники из Хаки за несколько банок сардин улаживали сложные вопросы.
В переполненных гостиничках Наварры, Арагона, Каталонии тайные агенты без устали выстукивали на портативных пишущих машинках приметы, отчеты, заметки, инструкции, ткали сеть между Мадридом и Лиссабоном, чтобы поймать наиболее важных для них беглецов… Местные жандармы допрашивали подозрительных, обыскивали чемоданы еврейской семьи, прикарманивали часы и авторучки, составляли акты на винтовку «ремингтон» или серебряную статуэтку лисы, которые вам вернут, сеньор, сеньора, на португальской границе, когда вы выполните все законные формальности, не сомневайтесь, слово кабальеро! Анархист из Лериды, узнанный пьяным фалангистом, несмотря на безупречный паспорт тулузского коммерсанта, в пять секунд был поставлен к стенке на заднем дворе и сражен пулей в лоб из револьвера прежде, чем осознал происходящее; курицы с цыплятами разбежались, испуганно квохча, тощий пес испустил жалобный вой, а мальчишки слетелись и вынули запонки из манжет казненного… Это и правда был анархист из Лериды? Quien sabe?[87]
Под искривленным фиговым деревом жена тулузского коммерсанта поправляла макияж, бросая гневные взгляды на спущенную заднюю шину авто. Где только виданы такие дороги? Мадам будет жаловаться Ге-не-раль-ному Консулу на недопустимую бестактность пьяного фалангиста, вот увидите! На белой, обгоревшей сверху стене кроваво-красные буквы вопили: Franco Franco Franco arriba![88]Часть стены обрушилась, там образовалась свалка. Над кучей мусора назойливо гудели мухи. В тени этих красноречивых развалин юная нищенка с огромными глазами, обнажив грудь, кормила младенца. Стрекотали цикады. Пекло солнце. Испания, омытая кровью, на крови замешанная, вчерашний ад, земля обетованная! И все же в обветшалых, но поддерживаемых в порядке гостиницах, надо признать, подавали (только не говорите о ценах!) хорошую курицу и терпкое винцо, напоминающее алжирское… Здесь, в безопасности, можно было со спокойным сердцем прикидывать стоимость билетов и смотреть даты отплытия трансатлантических пароходов, оценивать сложности переезда и узнавать поразительные новости: бегство правительства в Марокко, заговор Манделя против Петена в Бордо, ложный отъезд из Марселя, внезапное возвышение Лаваля, бои под Ментоной, два перемирия[89], грядущий разгром Англии, военный гений фюрера, вину правительства… Ах, довольно об этом, мадам…
89
Не все эти слухи соответствовали действительности. Часть членов французского правительства, эвакуировавшегося в Бордо, в том числе Мандель, выступала за продолжение борьбы в колониях, другая часть, ориентировавшаяся на маршала Филиппа Петена, требовала заключения перемирия с Германией и прекращения борьбы. На перемирии настаивала и находившаяся в Бордо влиятельная группа депутатов, объединившаяся вокруг Пьера Лаваля (10 июля 1940 г. он стал организатором конституционного переворота, приведшего к ликвидации III Республики и установлению во Франции профашистского режима Виши). 16 июня Петен возглавил правительство и на следующий день запросил перемирия (под вторым перемирием имеется в виду соглашение с Италией). На следующий день Мандель был арестован по ложному доносу, но через несколько часов освобожден. После этого он вместе с несколькими другими республиканскими политиками отправился в Марокко, однако колониальные власти выдали их во Францию. Не ясно, что имеется в виду под «ложным отъездом из Марселя»; по первоначальному плану в случае принятия решения о продолжении сопротивления в колониях французское руководство должно было эвакуироваться из Перпиньяна. — Примеч. пер.