Опытный фехтовальщик без труда отражает лобовой удар. Коппель, казалось, извинялся, так вежливо звучал его голос:
— Великое несчастье индивидуалистических наций как раз заключается в том, что они не могут постигнуть, какая сверхчеловеческая воля выражена в коллективной расовой мысли…
Майор Эрих-Фридрих Аккер, филолог, с кротким видом вмешался:
Позвольте заметить, мэтр… Сверхчеловек, Ubermensch Ницше — это организованный коллектив, чистая раса, единый народ, один вождь… Вождь — одновременно символ, лидер, воплощение… Этот реальный сверхчеловек достигает такого величия, что избавляет людей от стремления к сверхъестественному. Ему не нужна христианская мистика. И в этом — новая поэзия… Здесь, мэтр, становится необходимым согласие между подлинными поэтами и строителями нового порядка.
«О черт, — подумал Мюрье, — эта тяжелая философская артиллерия меня добьет». Перед глазами у него предстали штурмовые танки, рвущиеся через ночь к сердцу Парижа. Рухнувший дом на Версальском проспекте. Фотографии разрушенного Роттердама. И не укладывающийся в голове образ баварского адвоката, которого водили по улицам Мюнхена обритым наголо, босым, с табличкой на груди: «Я мерзкий еврей». Неотрывный взгляд Натана.
— Это все известные идеи, — сказал Мюрье. — Однако фрейдистский анализ концепта Фюрера…
Коппель слегка покраснел и даже поднял руку (в белой перчатке), прервав его:
— Фрейд был всего лишь глубоко извращенным евреем, питавшимся субпродуктами европейского упадка…
— Простите, но Фрейд жив, он в Англии[114].
— Зато с европейским упадком покончено. Англия падет, не пройдет и полугода.
Мюрье почувствовал уверенность в себе. Белое, костлявое, с резкими чертами лицо-маска молодого офицера показалось ему ничтожным. Типичный идиот!
— Вы солдат, лейтенант, и превосходный солдат, не сомневаюсь. Не обижайтесь, но суждения воинов о психологах не кажутся мне слишком убедительными.
— А чьи суждения авторитетнее суждений воинов?
— Воины являются авторитетом, когда одерживают победы. Однако вам известно правило: кто придет к нам с мечом…
— …От меча и погибнет. Это благородная смерть. И всегда есть победитель, он и судит… Война — сумма человеческой деятельности, и она подводит итог способностям нации…
— Мы вовсе не отрицаем, — примирительно вмешался филолог Аккер, — что среди продуктов упадка цивилизаций есть относительно важные ценности. Только ценности эти прогнили, и чтобы поставить их на службу жизненной силе, следует их отобрать и очистить… Вы процитировали Евангелие, мэтр; вспомните также, что нужно отделять зерна от плевел.
Мюрье замкнулся в себе, перестал их слушать, и они это заметили. Клемане принесла виски на красном лакированном подносе, демонстрируя безупречной формы руки. Она почувствовала холодок. Мюрье почти беззвучно отвечал молодому лейтенанту: «Как вам будет угодно, дикарь в мундире. Вы просто отполированный кремень…» «Господа, — произнес он наконец громко, — цель вашего любезного визита…» Ибо невозможно выставить за дверь офицеров бронетанковых войск, опьяненных победными фанфарами, со словами: «Джентльмены, вы невыносимы. У вас самые эффективные механизированные дивизии в мире. Вы попираете мою родину. Вы мастерски овладели техникой разрушений и убийств. Вы — варвары. Нельзя исключать, что вы уничтожите нашу цивилизацию, но уверен, вы так ничего в ней и не поймете…» И Мюрье продолжил в полный голос:
— Месье Коппель, вы используете динамит, мелинит…
— Нет, эта взрывчатка уже устарела. Современная химия придумала кое-что получше.
— Не сомневаюсь, — продолжал Мюрье, демонстрируя терпение, которое выглядело дерзким вызовом. — Для меня, литератора, ваши смертоносные вещества не значат ничего, ничего! По сравнению с прекрасными стихами, такими, как эти, принадлежащие Полю Валери:
Клемане, у которой перехватило дыхание, предложила виски — с содовой, без содовой? Изящно склонила голову, демонстрируя «венецианский» затылок, руки «кариатиды». Да Фелисьен буйнопомешанный! Он губит себя, губит меня подобной дерзостью! Ораторствует, точно в кафе! И Мюрье, догадавшись о ее мыслях (суждения приземленных женщин стоят не больше суждений воинов), разозлился еще больше. А лейтенант Гархардт Коппель из полевого штаба N-й механизированной дивизии, специалист по подрыву заграждений, прикомандированный к Бюро по делам культуры, подумал, что интеллигенты подобного калибра, самонадеянные, довольные жизнью, трусливые и утонченные, скорее вредны, чем полезны, с их размягченными мышцами, склеротичными артериями, с мозгами, затуманенными продуктами распада и гниения. И приструнить их можно элементарно: 20 % просто загнать за колючую проволоку, заставить в 6 утра мести двор, в 7 утра возить тачки и т. п., а другие 80 % прогнутся, проникнутся, так прекрасно поймут, куда ведет неумолимый ход истории, так искусно станут рассуждать об истинной доктрине, что в итоге усомнишься в самом себе, в расовой теории, во всем — и лишь твердое, возвышенное, светлое и резкое слово Фюрера, человека иного, высшего порядка, сметет все сомнения, как тротил — заграждения. Но сегодня приказано привлечь на нашу сторону этих низменных говорунов последней Александрии[115], настолько безмозглых, что готовы поверить собственному стихоплетству. Коппель охотно предпочел бы подобной повинности лихорадочный поиск решения любой другой проблемы. Учитывая потенциальную боеспособность такого-то бетонированного дзота и перекрестный огонь стольких-то пулеметных гнезд, — какое орудие использовать, под каким углом его расположить? Свести вероятные потери к двум бойцам нашей расы, двум! Герхардт Коппель проглотил неразбавленное виски. Пусть говорит майор — по старшинству, по опыту, который он имеет в общении с такого рода людьми. Это все же большой поэт!
114
В действительности Зигмунд Фрейд скончался 1939 г. в эмиграции в Англии, куда бежал от нацистов. — Примеч. пер.
115
Возможно аллюзия к уничтожению Александрийской библиотеки, одной из крупнейших библиотек древности. — Примеч пер.