Саттертвайт посмотрел на человека, сидящего за большим столом. Печать тревоги сковала губы президента Брюстера. Все молчали.
Дэвид Лайм находился в самолете где-то между Гибралтаром и Женевой — реактивный транспорт был поднят в воздух вместе с большой командой связи на борту. Все они шли по следу «Сессна Сайтейшн» Мезетти. Может быть, он приведет их к чему-нибудь. А если нет?
Зазвонил телефон.
Президент посмотрел на него, но в движение пришли только глаза, он не шевельнулся.
Саттертвайт протянул руку и рывком снял трубку.
Это был Кермод. Врач Декстера Этриджа. Его голос звучал удрученно, как будто под впечатлением мелкой неприятности.
— Десять минут назад. Субдгоральная гематома.
Саттертвайт прикрыл микрофон трубки ладонью.
— Он мертв.
Президент закрыл глаза.
— Мертв.
Кермод продолжал говорить. До Саттертвайта долетали фразы:
— Медицина не является точной наукой, ничего не поделаешь. Я полагаю, в половине таких случаев диагноз невозможно поставить до тех пор, пока не станет слишком поздно — в трети из них его даже трудно предположить. Это моя кошмарная ошибка.
— Успокойтесь, вы не невролог.
— Мы привлекали их к общему осмотру после взрывов. Никто ничего не обнаружил. Мне кажется, это не совсем обычный случай. Мы выяснили истину с помощью артериографии, но было уже слишком поздно удалять опухоль.
— Успокойтесь, доктор.
— В голове не укладывается. Я хочу сказать, что только что убил следующего президента Соединенных Штатов.
— Чушь.
Брюстер шевельнулся, потянувшись за сигарой, но не произнес ни слова. Саттертвайт слушал голос в трубке:
— Это была травма, вызванная взрывом бомбы, когда его ударило по голове. Полушария головного мозга оказались смещенными вниз, возникло сжатие мозга. Произошло кровоизлияние, но это не совсем обычная картина кровоизлияния в мозг. Оно сосредоточено между слоями тканей — его нельзя определить с помощью обычных диагностических инструментов. Требуются недели, чтобы подобные вещи как-то проявились, иногда месяцы. Тогда, как правило, бывает уже слишком поздно.
Саттертвайт не испытывал желания дальше выслушивать медицинские откровения Кермода.
— Как там Джудит Этридж?
— Она здесь, в госпитале. Конечно, она знает.
— Президент позвонит ей.
— Да.
— До свидания, — сказал Саттертвайт, оторвал от уха бормочущую трубку и повесил ее.
Президент свирепо посмотрел на него.
— Дерьмо.
Брюстер произнес это слово так, будто оно было отлито из тяжелой стали.
20:00, восточное стандартное время.
Снег тихо падал. Рауль Рива опустил жалюзи и вышел из комнаты в пальто и шляпе, подошел к лифту и нажал вогнутый пластиковый квадратик, подождав, пока он зажжется. Он съехал вниз, в вестибюль и остановился прямо перед дверью выхода, не обращая внимания на вопросительный взгляд швейцара. Постоял несколько секунд, как будто оценивал погоду, а затем прогулочным шагом вышел наружу с видом никуда не спешащего человека, у которого нет в голове определенных намерений.
Телефонная будка находилась в нескольких кварталах от отеля, и он приблизился к ней неторопливым шагом, рассчитав время своего подхода на двадцать минут девятого. Вызов не должен был прозвучать до восьми тридцати, но он хотел убедиться, что никто другой не будет пользоваться телефоном в это время. Он вошел в кабину и сделал вид, что ищет номер в справочнике.
Звонок раздался с опозданием на три минуты.
— У меня есть транс-океанский телефонный вызов для мистера Феликса Мартина.
— Я у телефона. Говорите.
— Спасибо… Ваш заказ готов, сэр. Продолжайте.
— Хелло, Феликс? — голос Стурки звучал глуховато, связь оставляла желать лучшего.
— Привет, Стюарт. Как там у вас погода?
— Очень тихая. Как у вас?
— Небольшой снег, но он заканчивается. Хотелось бы мне быть там у вас, где вовсю светит солнце. Наверное, ты проводишь время просто великолепно.
— Ну, ты знаешь — дела, всегда дела, — голос Стурки стал суше. — Как себя чувствует рынок?
— Боюсь, не очень. Плохие новости. Декстер Этридж умер так неожиданно. Ты слышал?
— Нет. Ты говоришь, Этридж умер?
— Да. Какое-то кровоизлияние — под воздействием тех бомб, что взорвали Капитолий. Новости понизили конъюнктуру на рынке еще на четыре пункта.
— Ну и что там с нашими вкладами?
— Они худеют. Так же, как и все остальное.
— Я надеюсь, дела пойдут на лад. Так всегда было. Мы должны только продержаться сейчас и подождать своей цены.
Рива сказал:
— Судя по тому, что происходит, я не удивлюсь, если комиссия по залогам и обмену установит более жесткий контроль.
— Да, я полагаю, нам следует ожидать этого.
— Радикалы сущие идиоты, не так ли? Если они не освободят Клиффа Фэрли, будут предприняты самые суровые меры, чтобы добиться этого.
— Ну, я не знаю, Феликс. У меня создалось впечатление, что они вынашивают какие-то необычайно жестокие планы. Я не удивлюсь, если они убьют Фэрли и одновременно совершат покушение на спикера парламента. Тогда им будет гарантировано, что президентство получит старый сенатор Холландер, и, возможно, это именно то, чего хотят эти шуты. Дурак правого толка, подобный ему, принесет в Белом доме больше пользы революционерам, чем кто-либо другой со времен Фульгенцио Батисты. Как ты считаешь, может быть, у них как раз это на уме?
— Звучит довольно причудливо, если хочешь знать мое мнение. Я полагаю, спикер со всех сторон на десять футов окружен защитой секретной службы. Мне непонятно, как они смогут прорвать ее.
— Ну, я уверен, они найдут способ. Кажется, им это всегда удавалось. Однако мой звонок может обойтись в целое состояние, давай не будем тратить время на разговоры о политике. Теперь послушай, из того, что ты сообщил относительно положения на рынке, я бы сделал вывод, что, возможно, сейчас самое время избавиться от наших «голубых бумажек», [21]отделаться от них в первую очередь, в понедельник утром. Что ты на это скажешь?
— Я думаю, что будет лучше задержаться на несколько дней и все же посмотреть, как будут развиваться события.
— Возможно, ты прав. Я оставляю решение за тобой. Но я считаю, нам чертовски повезло, что мы избавились от того пакета акций «Мезетти Индастриз», — мы чудом успели проскочить.
— Ты продал их все полностью? — спросил Рива.
— Да, мы только что получили плату за последнюю часть.
— Тогда это был отличный шаг.
— Ты же знаешь, я всегда стремлюсь сократить свои потери. Я не из тех, кто цепляется за тот паровоз, который начал терять ход.
— С другой стороны, — заметил Рива, — я бы подержался за эти «голубые бумажки» чуть подольше, прежде чем начал сбывать их, если бы был на твоем месте. Сейчас ещё слишком рано выбрасывать их.
Хорошо, мы подождем еще несколько дней. Я по-тебе в понедельник вечером, договорились?
— О'кей, прекрасно. Желаю вам всем хорошего уик-энда.
— Тебе того же.
— Передай наилучшие пожелания.
— Я сделаю это. Пока.
— До свидания.
Рива вышел из кабины и взглянул на небо. Свечение города отражалось от подбрюший тяжелых бугристых облаков.
Он поправил у горла воротник пальто и спокойно пошел назад в отель.
СУББОТА, 15 ЯНВАРЯ
7:00, северо-африканское время.
Наступило второе утро Фэрли в серой комнате.
В ней не было окон. Железные ножки койки оказались вмонтированы в бетон пола. Матрасом служил слабо набитый чехол.
Подушки и простыни отсутствовали. Свет падал от маломощной лампы в углублении оштукатуренного потолка, закрытом стальной решеткой так, чтобы пальцы пленника не могли дотянуться и вывинтить лампу. Свет никогда не выключался.