ГЛАВА ПЯТАЯ — ОБОЛЬЩЕНИЕ САЛАМБО
Де Бизар в костюме берберийского танцовщика превзошел самого себя. Его фокстрот под аккомпанемент тамтамов, рейт и генибри[14] принял характер оргийной пляски. Голая партнерша под бронзовым гримом, с тяжелым золотым головным убором в виде летящей птицы, изнеможенная распростерлась у его ног. Возбужденные зрители облизывали пересохшие губы.
В дальних, затененных углах, полулежа на коврах и подушках, расположилось несколько пар, предпочитавших уединение. Мускулистые голые негры с красной перевязью на бедрах разносили шампанское. Жирные биржевики в просторных халатах, из-под которых выглядывали тугие пластроны крахмальных сорочек, скалили зубы на пышные плечи и бюсты таинственных незнакомок, скрывших лица под черными полумасками.
Дамы чувствовали себя совершенно свободно. Ничто не могло их скомпрометировать под охраной маски. Их Карфаген не мог быть разрушен.
Ванбиккер сидел рядом с Лагишем. Миллионер долго пожимал руки министру.
— Мой молодой друг, — говорил он вкрадчиво, — вы не поверите, как я был обрадован вашей победой. Не скрою, что, будучи вашим политическим противником, я все же неизменно восторгался вами. Такой блестящий талант…
Ванбиккер не договаривал. Лагиш с достоинством склонял голову.
— Правда, мои интересы в Марокко, — продолжал миллионер, — очень связаны…
М-me Мопа, ослепляя великолепием одежд царицы Саламбо, прервала их беседу.
— Вы мне позволите на минуту похитить у вас нашего дорогого триумфатора?
И, опершись на руку Лагиша, она повлекла его за собою.
— У меня к вам маленькая, маленькая просьба. Вы не откажете?
— Смею ли я…
— Ну, конечно, вы мой друг и не оставите меня в тяжелую минуту.
— Тяжелую минуту?
— Увы!
Ее глаза расширились, полные надежды.
— Да, я не могу скрыть этого от вас.
Ее слова долетали до него едва слышно. Треск джазбанда заглушал их. Лагишу приходилось нагибаться, почти касаясь губами ее волос.
— Но в чем же дело, мадам?
Они остановились в узком проходе, едва освещенном голубоватым светом, проникающим из соседней комнаты, в которой m-me Мопа сегодня утром принимала Дюкане.
Эрнестина умоляюще схватила Лагиша за обе руки. Они стояли, прижавшись друг к другу — так тесен был проход.
В душной полумгле министр видел только блеск глаз миниатюрной Саламбо. Нечаянным движением руки он коснулся ее обнаженной талии — теплой полоски надушенного тела между блестящим корсажем и шелковыми шароварами.
Лагиш пробормотал взволнованно:
— Но в чем же, в чем же дело, царевна?
В ответ она заговорила быстро-быстро, придушенным голосом, дыша ему в лицо, закинув вверх маленькую головку:
— Я не знаю, может быть, это и не так опасно. Но ведь я одинокая женщина, у которой на руках такое большое, ответственное дело… Это очень трудно, уверяю вас. А сейчас меня перепугали до смерти. Мне сказали, что я могу лишиться через пять дней всего своего состояния.
— Через пять дней? — переспросил Лагиш, все больше теряясь от близости этой маленькой женщины с обнаженной талией.
— Да — через пять дней, именно тогда, когда вы объявите свою декларацию.
— Но почему?..
— Ах, я плохо разбираюсь в этих вещах, но мне объясняли, что после окончательного провозглашения автономии колоний…
— Колоний?
Лагиш уже держал ее за талию. Он все крепче сжимал теплое живое тело, под которым чувствовалась пульсация крови, равномерное движение дыханья.
— Ну да… Как мне объяснили, все капиталы нашей конторы вложены в акции колониальных предприятий. Понимаете, все — до единого.
— Ну?
Лагиш все не понимал, у Лагиша звенело в ушах. Он почти приподнимал в своих объятиях маленькую женщину — еще мгновенье, и они упадут оба на ковер под треск и гуд джазбанда.
— Бог мой, что с вами?! нас могут увидеть, нет, нет, только не здесь, умоляю вас…
Она вырвалась, поблескивая в полутьме глазами.
— Сумасшедший!
— Но, Колибри…
— Тише. Вы должны быть паинькой. Одну минуту внимания, слышите? Вы можете меня спасти. Да, да, только вы один.
— Но, Колибри…
Она снова отвела его руки.
— Бешеный. Он не хочет уняться. Но поймите — ведь и ваши сбережения могут тоже погибнуть.