– За вами следят, да?
– Славная девочка, – одобрительно сказал я. – Заботится о своем шефе. Следят ли за мной? Ну, если это не так, то половина персонала отеля «Рембрандт» пасет кого-то другого. Там под надзором даже боковые двери. Когда я вышел, за мной увязался хвост.
– Но ненадолго, конечно же. – Своей верноподданностью Мэгги положительно вгоняла меня в краску.
– Это был неумелый топтун, он сразу засветился. Остальные не лучше. На окраинах наркомира мало серьезных спецов. Впрочем, меня могли провоцировать на реакцию. Если цель в этом, наших недругов ждет феерический успех.
– На какую реакцию? – В голосе появились грусть и покорность – Мэгги слишком хорошо меня знала.
– На любую. Идти, бежать, тыкаться во все подряд. Крепко зажмурив глаза.
– Мне кажется, это не слишком научный и просто не слишком умный метод расследования, – с сомнением сказала Белинда, чье раскаяние быстро сходило на нет.
– Джимми Дюкло был умным. Самым умным из всех, кто на нас работал. И ученым. Сейчас он в городском морге.
Белинда недоумевающе посмотрела на меня:
– Хотите положить свою голову под плаху?
– На плаху, дорогая, – рассеянно поправила Мэгги. – И не смей указывать своему новому начальнику, что ему следует делать, а чего не следует.
Но в ее голосе не было строгости, а в глазах читалась тревога.
– Это самоубийство, – не унималась Белинда.
– Да неужели? Переход улицы в Амстердаме – вот что такое самоубийство, по крайней мере очень близко к этому. Но так ежедневно поступают десятки тысяч людей.
Я не добавил, что вряд ли моя безвременная кончина возглавляет вражеский список приоритетов, но смолчал не из желания улучшить свой героический имидж. Просто такая откровенность потребовала бы дополнительных объяснений, от которых в тот момент мне хотелось воздержаться.
– Вы же не просто так привезли нас сюда, – сказала Мэгги.
– Да, верно. Но трепать нервы злодеям – это моя работа. А вам надо держаться подальше от недобрых глаз. Сегодня вы свободны. И завтра тоже, за исключением вечера – мне нужно прогуляться с Белиндой. И если будете хорошо себя вести, я потом свожу вас в непристойный ночной клуб.
– Я прилетела сюда из Парижа ради визита в непристойный ночной клуб? – Белинду снова охватило веселье. – Зачем это нужно?
– Я скажу, зачем это нужно. Кое-что поведаю о ночных клубах, чего вы не знаете. Объясню, для чего вы здесь. Я вам вообще все открою, – добавил я великодушно.
Под «вообще все» я подразумевал все то, что им требовалось знать, а не все, что я мог бы открыть, и разница была изрядной. Белинда смотрела на меня выжидающе, Мэгги – устало и с ласковым скептицизмом. Мэгги хорошо знала меня.
– Но сначала глоток-другой шотландского.
– Майор, у нас нет шотландского. – Мэгги умела превращаться в закоснелую пуританку.
– Аu fait[1], у вас нет и понимания базовых принципов разведки. Советую почитывать профильную литературу. – Я кивком указал Белинде на телефон. – Звони, заказывай. Даже правящему классу нужно иногда расслабляться.
Белинда встала, разгладила на себе темное платье и посмотрела на меня озадаченно и с неодобрением:
– Когда вы упомянули вашего друга, я наблюдала за вами, но не заметила никаких эмоций. Он теперь в морге, а вы… как бы это сказать… легкомысленны. Расслабляетесь, да? И как же вам это удается?
– Практика. А еще попроси сифон с газировкой.
Глава 3
Тот вечер возле отеля «Рембрандт» был вечером классической музыки. Шарманка исполнила фрагменты из Пятой симфонии Бетховена; доживи композитор до этого часа, он бы пал на колени и возблагодарил Всевышнего за свою тугоухость. Даже расстояние в пятьдесят ярдов, с которого я под мелким дождем предусмотрительно следил за происходящим, не ослабило чудовищного эффекта. Надо отдать дань сверхъестественной терпимости жителей Амстердама, города меломанов, вместилища прославленного на весь мир «Консертгебау», что они не заманили шарманщика в уютную таверну и в его отсутствие не утопили инструмент в ближайшем канале. Старик по-прежнему гремел своей банкой – сугубо по привычке, надо думать, потому что в тот вечер вокруг не было никого, даже швейцара, либо загнанного под крышу дождем, либо слишком любившего музыку, чтобы терпеть насилие над ней.
Я свернул на боковую улочку возле бара. Ни в соседних дверях, ни у входа в бар не маячили человеческие силуэты, да мне и не хотелось их обнаружить. Дойдя до переулка, я взобрался по пожарной лестнице на крышу, пересек ее и отыскал участок фронтона, находившийся прямо над моим балконом.