– Ну надо же!
Я допил свое виски, осушил стакан Белинды и отвез ее в гостиницу. Там мы постояли в парадной, прячась от усилившегося дождя, и она сказала:
– Прости. Я вела себя так глупо… Мне жаль. И тебя тоже жаль.
– Меня?
– Теперь я понимаю, почему ты предпочитаешь иметь дело с марионетками, а не с людьми. Когда марионетка ломается, ее не оплакивают.
Я ничего не ответил. Власть над этой девушкой ускользала из моих рук, отношения учителя и ученицы уже не были такими четкими, как раньше.
– И вот еще что… – сказала она.
Это прозвучало чуть ли не радостно, и я напрягся.
– Я больше тебя не боюсь.
– Ты боялась меня?
– Да, боялась. Правда. Но как сказал тот дяденька…
– Какой дяденька?
– Шейлок… «Порежь меня, и потечет кровь…»[6]
– Ой, да перестань!
Она замолчала. На прощанье снова одарила меня убийственной улыбкой, без особой спешки поцеловала, еще раз улыбнулась и ушла в гостиницу. Я смотрел на стеклянные распашные двери, пока они не замерли.
Еще немного, мрачно подумал я, и дисциплина провалится к дьяволу в ад.
Глава 5
Отойдя на пару-тройку сотен ярдов от гостиницы, где жили девушки, я поймал такси и поехал в «Рембрандт». Чуть задержался под козырьком парадной, чтобы поглядеть на шарманку по ту сторону улицы. Ай да старикан – он не только неутомим, но и неодолим; ему и дождь нипочем; разве что землетрясение помешает дать вечерний концерт. Подобно бывалому трудяге-актеру, чей девиз «Шоу должно продолжаться», он, верно, считает себя в долгу перед публикой, а публика у него, как ни странно, имеется – с полдесятка парней в бедной, истрепанной, промокшей до нитки одежде, паства, в мистическом трансе упивающаяся смертными муками Штрауса, – это ему пришел черед висеть на дыбе.
Я вошел в отель.
Помощник управляющего заметил меня, едва я повесил плащ. Его изумление выглядело искренним.
– Вернулись?! Из Зандама?! Так скоро?!
– Такси попалось быстрое, – объяснил я и направился в бар.
Там заказал ординарный можжевеловый джин и «Пильзнер», а после медленно пил то и другое, предаваясь раздумьям о ловких мужчинах с пистолетами, о торговцах наркотой, о психически ущербных девушках, о соглядатаях, прячущихся за куклами, а еще о пешей и автомобильной наружке, о шантажируемых полицейских, о продажных администраторах, о швейцарах, о визгливых шарманках. Все это не складывалось ни во что осмысленное. Неужели я недостаточно провокативен? Увы, напрашивается вывод, что придется еще разок посетить склад, нынче же ночью, – разумеется, не поставив в известность Белинду…
И тут я впервые поднял взгляд на стоящее передо мной зеркало. К этому меня подтолкнул не инстинкт, не какое-то там шестое чувство. Все проще: уже не первую минуту мои ноздри щекотал аромат духов, который я наконец идентифицировал как сандаловый, а поскольку к этому запаху я неравнодушен, возникло желание посмотреть на его источник. Старая добрая привычка всюду совать свой нос, ничего более.
За столиком сразу позади меня сидела женщина, перед ней стоял бокал с напитком, а рука держала газету. Это мне показалось, что ее взгляд уткнулся в газету, как только мой устремился к зеркалу? Но ведь я не принадлежу к числу любителей воображать подобные вещи. Она точно смотрела на меня.
Незнакомка в зеленом пальто выглядела молодо; над копной белокурых волос, похоже, потрудился свихнувшийся парикмахер. Амстердам так и кишит блондинками, старающимися любыми способами привлечь мое внимание…
– Повторите, – сказал я бармену.
Оставив напитки на столике возле барной стойки, я неторопливо двинулся к выходу. Мимо девушки прошагал с таким видом, будто заблудился в своих мыслях, даже не покосился на нее. Пересек фойе, вышел на улицу. Штраус не пережил пытки шарманкой, зато старик выдержал пытку дождем; сейчас он демонстрировал свою католичность, крутя «Милый, милый берег Лох-Ломонда». Попробуй он это проделать в Глазго на улице Сошихолл, от него и от шарманки через четверть часа осталось бы лишь блеклое воспоминание.
Юные меломаны исчезли, что могло свидетельствовать как об их антишотландской, так и, наоборот, прошотландской настроенности. На самом деле их отсутствие, как мне еще предстояло выяснить, означало нечто совсем другое. Все улики были у меня перед глазами, а я их не заметил, и по этой причине многим людям предстояло погибнуть.
Старик увидел меня и выразил удивление:
– Минхеер говорил, что пойдет…
– В оперу. И я пошел. – Я сокрушенно покачал головой. – Примадонна пыталась взять верхнее «ми» – и схлопотала сердечный приступ. – Я похлопал его по плечу. – Без паники. Мне только до телефонной будки дойти.
6
«Если нас уколоть – разве у нас не идет кровь?» У. Шекспир. Венецианский купец. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.