Наибольшую вину за союз с половцами южно-русский книжник возложил на галицкого князя: Котян — князь половецкий — «умолил» зятя своего Мстислава, который, в свою очередь, «нача молитися» русским князьям[33]. Личность родственника Мстислава Галицкого — Котяна — оттеснила на второй план весьма примечательное событие, оставленное без комментария — крещение в 1223 г., вероятно, в угоду русским, «великого князя» половецкого Басты[34].
Несколько иначе оценивается первое столкновение с монголо-татарами в западно-русской летописи. Родственные отношения Мстислава Удалого с одним из влиятельных половецких князей сказались на лояльном тоне летописи по отношению к половцам. В рассказе о Калкской битве половцы ни разу не называются «окаянными» или «погаными» и не упрекаются ни в чем. Не упоминается даже о том, что бегущие половецкие войска смяли следовавших за ними русских. Поражение объясняется собственными «грехами», в частности называется «прегрешение крестное пришедшим»[35], т. е. монголо-татарам. Иначе говоря, имеется в виду нарушение крестного целования русскими — ритуала, скреплявшего некий договор обеих сторон. Что это за договор, сейчас сказать трудно. Быть может, подразумевается расправа русских князей (о чем сообщает летопись) с обоими посольствами поочередно?[36] Как бы там ни было, после сокрушительного поражения русских войск, какого «не бывало никогда», могло появиться сомнение, стоило ли вступать с татарами в конфликт? А что, если они в самом деле «посланы Богом», чтобы наказать только половцев за их посягательства на Русь?
Такая точка зрения получает развитие в Новгородской 1-й и Лаврентьевской летописях, где повествование о битве 1223 г. строится на аналогии с библейским рассказом о племени Гедеона, призванном освободить израильтян от гнева мадианитян[37]. Подобные сравнения реальных событий с библейскими легендами закономерны для средневековья, ведь ветхозаветные книги почитались в то время историческими, содержащими опыт человеческого бытия.
Противоположная точка зрения на татар была записана во Владимирском княжестве накануне нашествия Батыя венгерским монахом-миссионером Юлианом: «… татары — это мадианиты, которые были побеждены Гедеоном…»[38]. Сходная версия высказывается галицким летописцем, для которого татары не являлись «освободителями» и сравнивались с «безбожными моавитянами»[39], т. е. племенем, которое, согласно библейским сказаниям, восемнадцать лет угнетало Израиль.
Наиболее распространенное на Руси мнение связывало татар с остатками мадианитов. О них повествует и популярное на Руси с XI в. апокрифическое «Откровение Мефодия Патарского»[40], сюжетно связанное с библейским рассказом о Гедеоне. Ссылаясь на Мефодия Патарского, летописец пишет, что татары вышли «ис пустыне Етриевскы, суще межи въстоком и севером… яко скончанию времен явитеся тем, еже загна Гедеон, и попленять всю землю от въсток до Ефранта и от Тигр до Поньскаго моря…»[41]. В связи с этим было высказано предположение, что вскоре после битвы на Калке в Киеве возникло «Сказание о татарах»[42]. В нем происхождение татар велось от народа, упомянутого в «Откровении…». Необходимо отметить, что «Откровение…» «примерялось» в свое время и к половцам, якобы пущенным «на казнь христианам» в 1096 г.[43]
Разница концепций «Откровения…», в котором татары представлены карающей силой, и основного текста повести о битве на Калке в Новгородской 1-й летописи, где татары показаны главным образом как освободители от половцев, заставляет думать, что отрывки из сочинения Мефодия Патарского были внесены в летопись позднее и другим автором. Возможно, это произошло в преддверии новой опасности. Должно быть, тогда появилось и предостережение, отразившееся в Ипатьевской летописи, о возможном возвращении татар: «… ожидая Бог покаяния крестьянскаго и обрати и воспять…»[44].
38
40
См.: