Особое значение имеет эта разница в свете рассматриваемых нами проблем: только в условиях, когда главным побудительным мотивом соревнующихся было стремление к славе, мог иметь место предполагаемый нами перенос устремлений определенного количества людей с атлетики на различные сферы культуры, в том числе и не сулящие никаких материальных выгод, а приносящие лишь одну только известность.
Рассмотрим сейчас несколько подробнее греческую агонистику не с точки зрения спортивной техники и организации соревнований, а на предмет уточнения ее роли в греческой жизни и того воздействия, которое она оказывала на жизненные идеалы эллинов. Мы уже говорили о том, что Древняя Греция в микенскую эпоху еще не встала на характерный для нее в последующие периоды уникальный в истории древности путь развития.[442] С этим вполне гармонирует и тот факт, что, хотя греки микенской эпохи, насколько можно судить по памятникам искусства, практиковали различные игры и физические упражнения и знали, вероятно, более или менее упорядоченные соревнования, они не выделялись среди соседних народов повышенным вниманием к этой сфере жизни.[443]
Развитие специфически греческой агонистики начинается для нас с эпохи, условно именуемой гомеровской.[444] В греческом обществе гомеровской эпохи мы находим четко выделяющийся господствующий класс — военную аристократию.[445] Аристократия эта представляла собой типичный «праздный класс» (leisure class, по терминологии Торстейна Веблена[446]), который, имея в своем распоряжении много свободного времени, проявляет тенденцию закрепить в сознании общества в целом свое господствующее положение особыми формами жизни, в частности, так называемым «демонстративным потреблением» (conspicious consumption).[447] Описываемые Гомером пиры, во время которых главным яством было очень дорогое в реальной греческой жизни мясо и никогда — рыба, гораздо более обычный продукт питания, — являются лишь одной, но очень характерной чертой этого образа жизни.
Тенденция греческой аристократии к демонстративному потреблению подтверждается ярким объективным свидетельством, которое не зависит от эпоса с его деформирующей реальность поэтикой, — развитием искусства зрелого геометрического периода, обслуживавшего потребности аристократии и представленного для нас прежде всего дипилонскими вазами.[448] К этой же сфере демонстративного потребления относятся и многократно упоминаемые у Гомера и подробного описанные в XXIII книге «Илиады» и в VIII книге «Одиссеи» состязания,[449] которые являются очевидной демонстрацией богатства, досуга и энергии господствующей верхушки. Богатство демонстрируется при этом в виде призов, разыгрывающихся в состязаниях, а досуг — не только как время, необходимое для самих состязаний, но и как свободное время, необходимое для систематических упражнений, которые только и могут обеспечить успешное выступление.[450]
В VIII книге «Одиссеи» описываются состязания феаков, причем феакам представляется делом вполне естественным пригласить и Одиссея принять в них участие. Когда он сначала стал было отказываться, Евриал, исполнившись презрения, высказал ему в лицо предположение, что он, видимо, корыстолюбивый купец, чуждый атлетике (VIII, 158— 164), в то время как сын Алкиноя Лаодамант только что прямо заявил: ничто не приносит человеку большей славы, чем свершаемое им своими ногами или руками, т. е. атлетические достижения (VIII, 147-148).[451] Желая устроить себе развлечение, женихи Пенелопы превращают ссору нищих — Ира и переодетого Одиссея — в настоящее состязание в кулачном бою (XVIII, 40 sq.).
В общую картину вездесущности агона включен и фольклорный мотив испытания женихов Пенелопы при помощи лука Одиссея (Od. XXI).[452] Преследование Ахиллом Гектора перед их смертельным поединком сопоставляется с состязанием в беге людей и лошадей (Il. XXII, 159-166).[453] В полном соответствии с картиной, которую нам рисует Гомер, памятники искусства уже в VIII в. до н. э. уделяют большое место агонистическим сюжетам.[454] В поэме гесиодовского круга «Щит Геракла» описывается состязание в беге колесниц с треножником работы Гефеста в качестве приза (Sc. 305-313).
444
Общую характеристику эпохи с обширной библиографией см. в работах: Андреев. Раннегреческий полис; Starr. Origins.
445
О роли аристократии в формировании греческой культуры см.: Hasebroek J. Griechische Wirtschafts- und Gesellschaftsgeschichte bis zur Perserzeit. Tübingen, 1931; Marrou H. J. History of education in antiquity. New York, 1956. P. 5-13, 43-44; Gernet L.Anthropologie de la Grece ancienne. Paris, 1968. P. 344 sv.; Starr. Origins. P. 302 ff. — Односторонний взгляд на вещи демонстрирует в сознательной антитезе к распространенной идеализации греческой демократии Арнгейм (Arnheim Μ. Т. W. Aristocracy in Greek society. London, 1977). В своей новой книге Ч. Старр настаивает на том, что греческая аристократия гомеровской эпохи предстает перед нами еще не вполне сформировавшейся (Starr. Economic and social growth. Р. 121 ff.), но его соображения не затрагивают интерпретацию тех сторон ее жизни, которые нас здесь интересуют.
447
См.: Welskopf. Op. cit., passim; Vernant J.-P. Les origines de la pensee grecque. Paris, 1969. P. 69 (Рус. пер.: Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. М., 1988); Starr. Economic and social growth. Р. 134-135.
448
Starr. Origins. P. 154 f.; Zervos Chr. La civilization hellenique. Т. 1. Paris, 1969. P. 88; Snodgrass. Dark Age. P. 432 ff.; Андреев. Гомеровское общество. С. 114-116.
454
См.: Fittschen Kl. Untersuchungen zum Beginn der Sagendarstellungen bei den Griechen. Berlin, 1969. S. 26-31.