Есть, однако, и еще одна причина, по которой в комплексном изучении культурного переворота исследование истории возникновения науки может сыграть особую роль.[590] В силу самой природы науки как объективного систематизированного знания при изучении истории науки мы можем чаще пользоваться приемами реконструкции хода развития там, где наши источники лакунарны, чем, например, в истории литературы. Наша наука пока не решила вопрос об относительной хронологии «Электры» Софокла и «Электры» Еврипида, но и в условиях отсутствия относительных датировок мы можем быть уверены в том, что обобщенная теорема Пифагора (для косоугольных треугольников) не могла быть доказана раньше соответствующей теоремы для прямоугольного треугольника, а надежное предсказание солнечного затмения в определенной местности не мог сделать никто на Земле до александрийских астрономов.[591]
Характерным признаком научного познания является, как известно, не его объем и не качество его результатов, и не преобладание чистого стремления к знанию над заботой о его полезных приложениях (хотя такое стремление было необходимо для возникновения науки), и не просто методический подход к решению проблем,[592] а особый метод, который в самых общих чертах может быть охарактеризован следующим образом. 1) Явления в природе и в обществе наблюдаются; 2) выдвигается предположение, какие процессы, как правило, недоступные непосредственному наблюдению, вызывают наблюдаемые явления;[593] 3) из предполагаемых процессов выводятся как можно более многочисленные гипотетические следствия, которые могут быть проверены на опыте; 4) в той мере, в какой ожидаемые следствия совпадают с фактически имеющими место явлениями,[594] выставленная гипотеза рассматривается как подтвердившаяся[595] и используется далее в поисках научной истины.[596]
Три составных части этого четырехчленного метода были в большей или меньшей мере знакомы человечеству задолго до «греческого чуда». Систематические наблюдения видимых движений светил велись с давних пор в Египте и в Вавилонии.[597] В Греции уже Гомер характеризует созвездие Большой Медведицы как незаходящее, противопоставляя его другим созвездиям (Il. XVIII, 485-489),[598] еще больше наблюдений такого рода мы находим у Гесиода.
Сопоставление ожидаемых результатов с действительно имеющими место приняло систематический характер в ходе выработки и совершенствования различных технологических процессов. Мы не нуждаемся в письменных свидетельствах (их и не может быть) для того, чтобы утверждать, что уже в бронзовом веке древние металлурги (как и мастера других отраслей) предпринимали бесчисленные пробы, результаты которых всякий раз сравнивались с ожидаемым (в данном случае, как правило, с желаемым), пока не приходил успех.[599] Имевшее место в III тысячелетии до н. э. улучшение состава бронзы было бы немыслимым без настойчивых проб такого рода.[600]
Магические манипуляции, которые могли при этом совершаться, мало что меняли в существе дела, однако там, где магия имела меньше значения, сложившийся в ремесле метод проб и проверок мог легче трансформироваться в один из аспектов научного познания.
Выдвижение предположений, призванных объяснить то или иное явление природы, подразумевающее, по крайней мере, какое-то предчувствие принципа причинности,[601] практиковалось с незапамятных времен везде, где только имелось стремление искать объяснения.[602] Объяснения эти оказывались, как правило, мифологическими.[603] Психологический процесс поисков объяснения как мифологического, так и научного частью ассоциативен, частью подсознателен, нередко парадоксален и вообще не связан какими-либо известными психологической науке ограничениями.[604] Существенное различие между этими двумя способами состоит в том, что ученый должен безжалостно отбрасывать все приходящие ему на ум объяснения, из которых нельзя вывести дедуктивным путем вполне определенные доступные проверке следствия, как, например, объяснения через деятельность поступающих по своему капризу богов. Это различие и ведет нас к дедуктивному элементу в научном исследовании, который, как мы увидим, сложился только в Греции и оказался решающим для формирования научного метода в целом.
590
И. H. Лосева в книге «Проблемы генезиса науки» (Ростов, 1979), первая половина которой посвящена античности, пытается анализировать не сами научные достижения греков, а их философские рассуждения по вопросу об их знании, и именно для этих рассуждений она ищет общественно-исторический контекст. В результате мы не находим в этой работе генезиса самой науки. Аналогичным образом А. В. Ахутин в своем докладе 9 июня 1982 г. в Комиссии по истории античной культуры (Древнегреческая «эпистеме» и наука Нового времени) считает решающим для определения характера познаний древних греков не сами эти познания и способ их приобретения, а суждения философов о познавательных идеалах. Ср. также возражения в книге: Косарева Л. М. Предмет науки. Социально-философский аспект проблемы. М., 1977.
591
См.: Нейгебауер О. Точные науки в древности. М., 1968. С. 17. Ср. убедительные общие соображения К. Р. Поппера относительно того, что прогресс знания вообще лучше всего изучать, исследуя рост научного знания: Popper К. R. The logic of scientific discovery. London, 1959. P. 15. (Рус. пер.: Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983).
592
Этой точки зрения придерживался Дж. Сартон, искавший начала науки в дописьменной эпохе (Sarton. Ancient science. Р. 3 ff.).
594
Проверка осуществляется — там, где это возможно, — в условиях контролируемого эксперимента.
595
Греки вскоре выяснили, что подтверждаются очень часто гипотезы, противоречащие наглядной очевидности и прочно укоренившимся мнениям.
596
Пуанкаре А. Наука и гипотеза. СПб., 1906; Popper. Ор. cit. 32 ff, 276 ff; Lakatos I. Falsification and the methodogy of scientific research Programms // Criticism and growth of knowledge/ Ed. by I. Lakatos, A. Musgrave. Cambridge, 1970. P. 91-195. Из необозримого множества теоретических работ назову: Мам чу ρ Ε. А. Критерии научности теоретических концепций // ВФ. 1971. № 7. С. 69-81; Чудинов Э. М. Природа научной истины. М., 1977. С. 68 и сл.; Ракитов. Указ. соч. С. 166; Меркулов И. П. Гипотетико-дедуктивная модель и развитие научного знания. М., 1980.
597
Waerden В. L. van der. Die Anfänge der Astronomie. Groningen, 1965 (Рус. пер.: Ван дер Варден Б. Л. Пробуждающаяся наука II. Рождение астрономии. М., 1991).
599
См.: Child. Der Mensch schafft sich selbst. S. 118 ff.; Wertime. Op. cit.; Гришин ΙΟ. С. Древняя добыча меди и олова. М., 1980.
600
Craddock Т. The composition of the copper alloys used by the Greek, Etruscan and Roman civilization. I: The Greeks before the archaic period // JArchSc. 1976. Vol. 3. P. 93-113.
601
У многих народов древности имелось неопределенное представление о некоей господствующей в мире более или менее этически и религиозно окрашенной естественной необходимости. Сюда относятся «ли» в Китае (Needham J. Human law and the laws of nature in China and the West // Science and civilization in China. Cambridge, 1956. Vol. 2. P. 518-583), «маат» египтян (Morenz S. Gott und Mensch im Alten Ägypten. Leipzig, 1964. S. 118 ff.), «рита» в древней Индии, Фемида и Мойра греков (см., напр.: Nestle. Mythos. S. 23; Vos Η. Θέμις: Diss. Utrecht, 1956).
602
У некоторых народов мы находит это стремление очень мало развитым (см., напр.: Rasmussen К. Zwei Jahre in Schlitten durch unerforschtes Eskimoland. Frankfurt am Main, 1926. S. 277).
603
В греческой мифологии лучшим представителем объясняющей мир разновидности мифов являются мифы «Теогонии» (см. особенно: Hes. Th. 108 sqq.).
604
Bunge Μ. Intuition and science. Englewood Cliffts, 1962; Бунге Μ. Философия физики. Μ., 1975. С. 225; Родный Η. И. Проблемы научного творчества и организации науки в трудах естествоиспытателей // Очерки истории и теории развития науки. М., 1969. С. 151-160; Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976; Налимов В. В. Что есть истина? // Химия и жизнь. 1979. № 1. С. 44.