Однако Фалес снискал себе славу не только характерной для «семи мудрецов» практической мудростью: колоссальный резонанс вызвала его попытка предсказания солнечного затмения, отчасти случайно закончившаяся успехом, о которой писали Геродот (I, 74), Ксенофан, Гераклит и Демокрит (D. L. I, 23 = Eud. fr. 144 Wehrli). Афинские зрители комедий Аристофана с готовностью воспринимали имя Фалеса как нарицательное (Nub. 177-180; Αν. 999-1009) — синоним математика и астронома.
Анаксимандр едва ли мог бы установить солнечные часы в Спарте (D. L. II, 1), если бы до спартанских властей не дошли сведения о его особой компетентности в подобных вещах. Полемические выпады Гераклита против Пифагора (22 В 40, В 81, возможно также В 129 и В 35 DK) ясно указывают на то, что учение Пифагора вызывало уже в следующем поколении живой интерес на противоположном конце греческого мира. Вокруг его имени быстро складываются легенды, и в основе их оказывается не столько его политическая деятельность, имевшая для него самого, вероятно, наибольшее значение, сколько интеллектуальная деятельность религиозного реформатора, философа и ученого.[684]
Славу полубожественного чудотворца снискал себе, по крайней мере, на некоторое время, Эмпедокл, причем греческая биографическая традиция указывает и на роль рациональных элементов его учения и деятельности в формировании такой репутации (D. L. VIII, 60, 70). По словам Сотиона, Парменид соорудил пифагорейцу Аминию после его смерти героон (святилище) в благодарность за приобщение к философии, давшей ему душевный мир (D. L. IX, 21). Клазомены, родной город Анаксагора, чеканил монеты с его изображением (59 А 27 DK),[685] а граждане Лампсака, где он умер, почитали его как героя и установили на его могиле жертвенник, а также ввели каникулы для школьников в годовщину его смерти.[686]
Еще при жизни Сократа его ученик Херефонт поставил перед оракулом Аполлона вопрос, есть ли кто-нибудь мудрее Сократа. В Дельфах не были смущены такой постановкой вопроса и ответили: нет никого (PI. Ар. 21 a-b; cf. Xen. Ар. 14). Слава, которая пришла к Сократу после смерти, слава Платона и Аристотеля общеизвестны.
Плиний рассказывает о восхищении, которое вызывали уже при его жизни астрономические открытия Гиппарха (ΗΝ II, 53 sq.). Добавим еще только один колоритный факт. Традиция утверждает, что после смерти философа-академика II в. до н. э. Карнеада произошло лунное затмение и померкло Солнце (Suid. s. ν. Καρνεάδης).
Кроме того, что успешная деятельность в разных областях культуры приносила славу, по крайней мере, сравнимую со славой выдающихся государственных деятелей и атлетов-победителей, очень важно и то, что притязание на славу хорошо засвидетельствовано как мотив творческой деятельности. Прежде всего в виде так называемой σφραγίς («печать») — притязания на авторство произведения.
Для памятников письменности Древней Передней Азии характерны либо анонимность, либо попытки приписать авторство памятника какому-то авторитетному лицу.[687] Сходные явления встречаются и в литературе древней и средневековой Индии.[688]
В Греции дело обстояло совсем иначе. На авторство претендуют уже скульпторы и художники, несмотря на то, что греки ставили их деятельность ниже литературной. Начиная с VII в. до н. э. появляются подписи художников-вазописцев на выполненных ими изображениях.[689] Фрагмент чашки с подписью художника, найденный на острове Исхия, восходит, очевидно, еще к VIII в. до н. э.[690] Вазописец VI в. до н. э. пишет на своей вазе: «Расписал Евтимид, сын Поллия, как никогда (не сможет сделать) Евфроний (его соперник)».[691] Очень рано начинают ставить подписи на своих произведениях греческие скульпторы.[692]
Геродот и Плиний считают Феодора с Самоса, вырезавшего печать для Поликрата, первым известным по имени резчиком (Hdt. III, 41; Plin. ΗΝ XXXVII, 4, 8); это, по-видимому, означает, что он первый стал вырезать свое имя на резных камнях своей работы. К V-IV вв. до н. э. относятся полные сознания мощи своего дарования эпиграммы живописцев Зевксиса и Паррасия,[693] и, вообще, у нас нет недостатка в свидетельствах того, как мастера изобразительного искусства гордо выдвигают перед миром свои заслуги.[694] Скульптор Клеойт (начало V в. до н. э.) с гордостью сообщает в надписи под своей статуей, что он изобрел установленное в Олимпии устройство для регулирования старта лошадей (ίππάφεσις. Paus. VI, 20, 10-14).[695]
684
Delatte Α. Etudes sur la litterature pythagoricienne. Paris, 1915; Thesleff H. An introduction to the Pythagorean writings of the Hellenistic period. Abo, 1961.
686
Alcidam. ap. Arist. Rhet. 1398 b 15 = 59 А 23 DK; Ael. VH VIII, 19 = 59A24DK. Ср.: Рожанский. Анаксагор. С. 230-231.
687
Brunner-Traut. Ор. cit. S. 30, 49; Reiner Ε. Die akkadische Literatur// Altorientalische Literaturen. S. 152f.; Lambert W. G. Ancestors, authorsandcanonicity //JCS. 1957. Vol. 11. R 1-14. — Имеющиеся исключения не меняют дела. Так, эпос о Гильгамеше, самое значительное из произведений аккадской литературы, приписывается традицией некоему Синлеке-уппинни, о котором, однако, ничего не сообщается (см.: Reiner. Ор. cit. S. 170). В указании на авторство митаннийца Киккули в начале хеттского трактата о выездке лошадей основное, очевидно, его характеристика как митаннийца, долженствующая гарантировать авторитетность сочинения (см.: Kammenhuber А. Hippologia Hethitica. Wiesbaden, 1961). При помощи акростиха зафиксировано имя автора так называемой «Вавилонской теодицеи» (Хрестоматия по истории Древнего Востока. Ч. 1. М., 1980. С. 185-190; пер. И. С. Клочкова); см.: Reiner. Ор. cit. S. 201.
688
См.: Серебряный С. Д. О некоторых аспектах понятий «автор» и «авторство» в истории индийских литератур//Литература и культура древней и средневековой Индии М., 1979. С. 150-182.
689
Блаватский В. Д. История античной расписной керамики. М., 1953. С. 300-302; Jeffery. Local Scripts. Р. 62, 83, 230 f; Philipp Η. Tektonon Daidala. Berlin, 1968 S 77 f.
690
См.: Buchner G. Recent work at Pithekoussai (Ischia)// Arch. Report 1970-1971 N 17. P. 63-67.
691
Furtwängler Α., Reichhold Κ. Griechische Vasenmalerei. Ser. 1. München, 1904. S. XIV. N 63; Beazley J. Potter and painter in ancient Athens. London, 1944. P. 20 ff.
692
Lejeune M. En marged'inscriptions grecques dialectales II—IV // REA. 1945. Vol. 47. P. 103-106; Homann-Wedeking R. Die Anfänge der griechischen Großplastik. Berlin, 1950. S. 52-53, 143-144; Petre. Op. cit.; Walter-Karydi E. Die Entstehung des Beschrifteten Bildwerks // Gymnasium. 1999. Bd. 104. S. 289-317.
693
Anth. Lyr. Graec. 1, 110-112; ср.: Wilamowitz-Moellendorff U. von. Hellenistische Dichtung in der Zeit des Kallimachos. Bd. 1. Berlin, 1924. S. 130; Snell. Dichtung und Gesellschaft. S. 184 f.; Gschwantler K. Zeuxis und Parrhasios: En Beitrag zur antiken Künstlerbiographie. Wien, 1975. S. 93 ff.
695
Harris Η. A. The starting-gate for chariots at Olympia// G&R. 1968. Vol. 18. P. 113-126; Gallavotti. Op. cit. P. 25-27.