Если Тэффи пишет о людях, с которыми ее сводила жизнь, то в воспоминаниях ее могут быть юмор и ирония, но не будет злобы и раздражения. Это вовсе не значит, что она всех любила и ни в ком не разочаровалась, что ее не обижали и не обманывали, что она помнит только хорошее. Нет, Тэффи наверняка не забыла, как пренебрежительно отзывалась о ней в печати до революции Зинаида Гиппиус, как ей отказывали в праве считаться настоящей писательницей другие «серьезные» авторы. Но если она пишет мемуары, то не для того, чтобы сводить счеты, а ради иного — вспомнить что-то хорошее, светлое, значительное или забавное, отдать дань памяти ушедшим.
Несколько выделяется на общем фоне лишь очерк «Распутин», потому что это, скорее, воспоминания не о самом Распутине — двух коротких встреч для полноценных мемуаров маловато, — а об отношении к нему современников, о времени, олицетворением которого для многих стал старец.
В 1920–1930-е годы мемуарные очерки Тэффи в газетах печатались редко. Чаще поводом для них было прощание с недавно ушедшим. Таковы, например, ее очерки о Федоре Сологубе («Рыцарь смерти»), Павле Тикстоне («Первый джентльмен») и Михаиле Кузмине («Река времен»). Они так и начинались — с известия о смерти: «Печальная весть: умер Федор Сологуб»; «Уходят, уходят, уходят… Точно река в половодье смывает их с нашего берега и уносит навсегда. Вот нет больше М. А. Кузмина».
Особняком в этом ряду стоит очерк о Тикстоне — верном спутнике, преданном друге, бесконечно добром человеке, бывшем на протяжении десяти эмигрантских лет фактическим мужем Тэффи, хотя их союз и не был скреплен законом. Когда в конце 1930 года Тикстон тяжело заболевает, Тэффи самоотверженно ухаживает за ним на протяжении пяти лет, до самой его кончины. Как вспоминала об этом трудном периоде ее жизни близкая знакомая Тэффи В. Васютинская: «За стеной ее рабочего кабинета медленно угасал тяжело больной, день и ночь нуждавшийся в ее присутствии, заботах и уходе. И она годами окружала его своей нежностью, бдела над ним неотступно и… писала развлекавшие читателей веселые рассказы». «Устала очень», — признается Тэффи в письмах Буниным. — «Живу я сейчас так тяжело и уныло, что даже смешно. Бедный П. А. уже не может говорить, так что я веду монолог, конечно очень добрый, веселый и занятный. От этого у меня непроходящая мигрень. Какая ужасная штука жалость. Ей совершенно нет границ и пределов. Все кажется, что можно еще отдать что-то. — Ага, стерва! Небось книжку по ночам читаешь, а он читать не может! Нет предела!»[4]
После войны Тэффи подходит к своим воспоминаниям иначе: она задумывает книгу мемуарных очерков — и печатает их в нью-йоркской газете «Новое Русское слово», уже рассматривая как часть единого целого. Сначала книгу предполагалось назвать «Встречи». В начале первого очерка, опубликованного 5 сентября 1948 года именно под этим общим заглавием, Тэффи писала:
«Много интересных людей прошло через мою жизнь. Хочу рассказать о них просто как о живых людях, показать, какими я их видела, когда сплетались наши пути. Они все уже ушли, и ветер заметает снегом и пылью их земные следы.
О творчестве каждого из них писали и будут писать еще и еще, но просто живыми людьми не многие их покажут.
Я хочу рассказать о моих встречах с ними, об их характерах, причудах, дружбе и вражде. Я расскажу об А. Н. Толстом, о Куприне, Ленине, Гумилеве, Бальмонте, Репине, Саше Яковлеве, Зинаиде Гиппиус, Кузмине, Сологубе, Мережковском, Фондаминском, Матери Марии, Цетлине и о других ушедших, что вспомнится. Как все они жили-были в тот отрезок времени, который мы в какой-нибудь мере провели вместе».
Намеченное удалось реализовать не в полной мере. О ком-то Тэффи успела написать, о ком-то — переработать прежние очерки, но осталось и много нерассказанного. Не вышла при ее жизни и задуманная книга, хотя договор с издательством имени Чехова был заключен, и машинопись отправлена из Франции в США. Но у американского издательства закончились деньги, а потому отдельные не публиковавшиеся ранее мемуары Тэффи печатались затем в парижском журнале «Возрождение» уже посмертно.
Тэффи писала преимущественно маленькие рассказы, которые литературными критиками традиционно ценятся меньше, чем повести и романы. Но из этих своеобразных «кусочков жизни», как из частей пазла, складывается огромная цельная картина — картина жизни, созданная в эпоху, когда казалось, что повсюду торжествует смерть. Произведения Тэффи всегда о том, что жизнь главнее и сильнее смерти и что каждый ее «кусочек» обладает ценностью безусловной и абсолютной.
4
Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными. Публ. Р. Дэвиса и Э. Хэйбер // Диаспора: Новые материалы. Т. 1. Париж — СПб., 2001. С. 397, 398.