Светает. По правому борту видны силуэты затемненных кораблей. Якорные огни вместо белых — защитные, синие. Слабо мерцает в бухте вода. Волнует мысль: «Почему большой сбор? Только что ведь закончились учения…»
Проходит с полчаса. Николай не покидает башню. Получен приказ: «Изготовить боевой запас…» А небо из края в край ощупывают прожекторы. Николаю начинает казаться, что он слышит гул самолетов. Но, может, это только померещилось?
Николай шарит по горизонту через командирский прицел. Со стороны Константиновского равелина движется светящаяся точка. Доносится один, второй взрыв, и одновременно десятки мощных береговых зенитных орудий открывают огонь. Николай бросает взгляд на часы: они показывают три часа с минутами. «Неужели война?»
Становится тихо. В небе — ни звука. Неожиданно по радио и телефону оглушительная для стажеров команда:
— Мичманам-стажерам Высшего военно-морского училища построиться с вещами на левом шкафуте…[1]
Еще вчера Николай представлял себе, как командир корабля приглашает его в свою каюту и предлагает:
— Мы весьма довольны вами, мичман. За время стажировки вы проявили боевые качества, хорошие знания. Как вы смотрите на должность командира зенитной батареи?
Эх, мечты, мечты…
Николай прощается с краснофлотцами, запихивает в мешок вещички, становится в строй. Слева — старый друг: четыре года проучились в одном классе. Молчат. Впрочем, о чем говорить? Приходит старший помощник командира корабля:
— Товарищи мичманы, вы провели здесь практику. Благодарю вас за помощь, работу, учебу. Но обстановка такова, что нужно отправляться в училище. Получен приказ командующего. Сейчас подадут баркас и вас доставят на Графскую пристань…
Уже совсем светло. Когда садятся в баркас и отходят, начинаются догадки о том, что произошло в последний час. Утро ошарашивает всех необычностью событий.
Друзья выходят на площадь, куда должна была прибыть за ними из училища машина. Ее нет. Курсанты пускаются в путь пешком. Идут по улице Фрунзе, потом по Энгельса и через базар поднимаются в гору. Группа людей, взволнованных и молчаливых, смотрит в сторону полуразрушенного здания, у которого стоят несколько машин «Скорой помощи».
— Что случилось, папаша? — спрашивает Николай у старичка-татарина. — Почему такая суматоха?
— А ты что, не знаешь?
— Знал бы, не спросил.
— Какая-то вражина бомбы кидает…
Николай оторопело смотрит на товарищей.
— Хлопцы, война! — тихо восклицает он, все еще не веря самому себе.
— Война? — удивленно повторяет кто-то. — Не может быть…
Все ускоряют шаги, торопясь попасть в училище. Николай сразу подумал об Олесе, живо представил себе их последнюю встречу.
Был тихий майский вечер, светила луна, и морская волна набегала на берег, почти касаясь их ног…
«Но если действительно война?..» — спрашивает себя Николай и ему становится совестно, что прежде всего он подумал об Олесе. А мама? И он представляет себе ее лицо с родинкой в уголке мягких губ и на мгновение видит, как страдальчески вздрагивают эти губы, когда слово «война» долетает до отрогов Заилийского Алатау…
Он еще не может в полной мере осознать случившееся. Он очень молод. И вообще это страшное слово как-то не вяжется ни с обликом Олеси, ни с добрым лицом мамы, ни с этим тихим утром под куполом синего неба… Почему обязательно война? Может, это провокация?..
Спускаясь к Карантинной бухте, молодые мичманы еще больше ускоряют шаг и к восьми утра достигают Стрелецкой бухты…
…Правительственное сообщение по радио курсанты слушают, собравшись на площади возле учебного корпуса, и потом долго не расходятся, взволнованно обсуждая случившееся. Оказывается, на рассвете немцы бомбили Одессу, Киев, а в Севастополе они бросали вовсе не бомбы, как все думали, а мины. Фашисты хотели закрыть выход военным кораблям в море, но, встреченные мощным огнем зенитной артиллерии, фашистские летчики кидали мины куда попало. Немцам удалось сбросить на фарватер[2] только две мины, остальные угодили в жилые дома, упали на пустыри за городом, у входа в Северную бухту.
— Ну, теперь, братва, покажем фашистам, на что способны! — глухо говорит Семен. Он проходил стажировку на лидере эсминцев «Москва» и, как и Николай, мечтал, что его оставят командиром батареи.
— Лишь бы поскорее нас отправили! — волнуется Михаил Лопатко.
Напрасные волнения. Защита диплома предстоит лишь в сентябре, но уже двадцать пятого июня училище получает приказ наркома о досрочном присвоении мичманам-стажерам звания лейтенантов. И в этот же день троим — Михаилу Лопатко, Семену Хигеру и Николаю Даньшину дают назначение на плавучую батарею № 3.