Он установил фонарь, чтобы свет падал прямо на кольцо. Вставил под него загнутый конец кочерги, несколько раз ударил сверху каблуком. Навалился.
Зашевелилось!
Поворот — и металлический круг отделился от камня, к которому, казалось, прирос навечно. Интеллектуальные и душевные силы Гальтона, возможно, оставили, но с физическими, слава богу, всё было в порядке.
Он взялся за кольцо обеими руками, ожидая, что плита окажется неимоверно тяжелой, но она вышла из паза очень легко. Такой груз без труда подняла бы и женщина.
Дыра в полу темнела, словно черный квадрат[110] одного русского художника Малевича.
— Ну вот и всё, — с удовлетворением прошептал Норд, протягивая руку за фонариком.
Сейчас, вероятно, опять придется «играть в бутылочку» — угадывать, где самсонит, а где яд. Мысль о возможной ошибке Гальтона не очень-то и пугала. Между прочим, не самый плохой финал — с учетом всех сложившихся обстоятельств.
Он посветил в выемку и в первый миг ничего не понял.
Бутылочек там не было.
Там вообще ничего не было. Кроме пустоты.
Не поверив глазам, он сел на колени и ощупал нишу. Пальцы стали серыми от пыли — вот и весь результат.
Гальтон сунул в дыру голову. Вдохнул Запах Пустоты. Он был сух и горек.
— Ну вот теперь, действительно, всё, — сказал себе доктор уже не шепотом, а в полный голос.
Это последнее предательство окончательно его подкосило.
Он зажмурился, чтобы больше ничего не видеть. Этого показалось мало — еще и закрыл лицо ладонями.
Но зрение вышло из-под контроля. Перед закрытыми глазами Гальтона вертелась диковинная карусель. Разухабистые танцоры, взявшись за руки, крутили хоровод и разгонялись всё быстрей, быстрей. Мелькнула сверкающая голова Октябрьского, чеховская бородка Картусова, потом сразу несколько Айзенкопфов — с головой бурша, с головой колхозника, с головой китайца, потом два плясуна вовсе без головы — один в громовском белом халате, другой, как водолаз, в железном панцире, еще какие-то фигуры, вроде бы с головами и даже в фуражках, но без лиц, и одна женщина, смотреть на которую было совсем невыносимо.
Гальтон убрал ладони и открыл глаза — лучше уж видеть перед собой тайник, в котором спрятана Пустота.
Он вышел из грота и направился к воротам. Никакой особенной цели это движение не имело. Просто Норд боялся, что если останется на месте, то отвратительный хоровод закрутится опять.
Ветер зашумел верхушками деревьев. По небу летели жирные облака, с одного края подцвеченные красным. Они напоминали насосавшихся крови пиявок.
В небе было скверно. Но не сквернее, чем на земле. Оцепеневший мозг доктора Норда отказывался делать какие-либо умозаключения и отдавать команды. Руки действовали сами по себе.
Они развернули аэростат, повернули кран на баллоне, и плотная ткань начала наполняться газом. Руки проделись в лямки, застегнули на груди замок.
Шар тянул Гальтона вверх всё настойчивей. Оторвал от земли. Стал поднимать выше, выше. Ветер подхватил доктора и повлек на запад, прочь от солнца, выползающего из-за горизонта.
Вниз Норд не смотрел. На его взгляд успокоительно действовала чернота, по направлению к которой его нес воздушный шар.
Чернота и пустота — в сущности одно и то же, думал Гальтон. Пустота во флаконе, пустота в тайнике Мнемозины. Может быть, в этом и есть ответ.
На что?
На главный вопрос бытия, см. Жизненное Правило № 1. Быть или не быть?
Он взглянул на свои руки, крепко вцепившиеся в лямки аэростата. Расстегнул пряжку на груди. Теперь его удерживала только сила кистей.
А не разжать ли их?
Если разгадка всех разгадок — Пустота, не сделать ли руки пустыми?
ВНИМАНИЕ!
Теперь выбор совсем прост.
Не ошибитесь!
FINAL LEVEL. Последний выбор
…Таким образом,
мистер Ротвеллер, дело, которое вы мне доверили, полностью провалено. Я не перекладываю на кадровый департамент ответственность за то, что они не распознали агентов Разведупра. Ведь команду выбирал я сам… То, что произошло по моей вине, непоправимо. Да, лаборатория Громова и сам он уничтожены. Но взамен большевики получили нечто более ценное — «эликсир власти», который они так долго и тщетно искали. Кроме того я позволил убить великого ученого, ничего толком про него не узнав. Даже имени!
Со дня первой встречи Гальтона с Небожителем миновал ровно месяц. Ни кабинет великого человека, ни сам он нисколько не изменились. Зато доктор Норд переменился настолько, что секретарь Ротвеллера его едва узнал. Лицо страшно осунулось, глаза ввалились, отросшая на голове щетина, которой полагалось быть золотистой, отливала серебром — половина волосков поседела. Бывший «настоящий американец» выглядел лет на десять старше своего возраста, а ощущал себя ветхим старцем, ровесником девяностолетнего Джей-Пи.
Доклад о провале московской миссии продолжался долго. Гальтон считал своим долгом испить эту горькую чашу до дна. Он ничего не опускал, не искажал, не пытался оправдываться. Чего ради?
Непонятно только, слышал ли его мафусаил американского бизнеса или же дремал с открытыми глазами. Они смотрели в лицо Норду со странным, застывшим выражением, которое не поддавалось расшифровке. Когда отчет завершился, взгляд миллиардера не изменился.
Э, да старикашка в прострации, подумал Гальтон и поморщился. Неужели придется повторять весь мучительный рассказ?
— Сэр, мощный психостимулятор, по сравнению с которым сыворотка Громова — детская забава, в руках большевиков, — произнес он громко и отчетливо, чтобы до дедушки дошло хотя бы самое главное. — Я в этом уверен на сто процентов. Айзенкопф и… она сумеют втолковать генералу Октябрьскому, что эликсир — не мракобесие, а мощное оружие. «Эликсир власти» у Сталина!
Блеклые зеленые глаза Ротвеллера блеснули, проваленный рот прошамкал что-то невнятное.
— Простите, сэр? Я не разобрал.
— Не у Сталина. У Гитлера.
110