Авторитет Чарли Луканиа рос день ото дня, и это не давало покоя Джо Боссу. Уже дважды он пытался поставить на место слишком шустрого капо, а тот игнорировал сделанные предупреждения. Но это было еще полбеды. Обладая политическими связями на самом высоком уровне, с людьми вроде Хиннеса и Альберта Смита, Луканиа ни разу не задействовал их в интересах своего босса. Вот это было совершенно недопустимо! Массерия назначил Чарли встречу в отеле «Барбизон плаза» один на один. Он приехал на место без телохранителей и сразу вскипел, когда увидел своего капо в компании Фрэнка Костелло:
— Я же сказал, один на один, мать твою!
Чарли спокойно парировал:
— Джо, ты неудачно выбрал место. Здесь я у себя дома и, сам понимаешь, имею право делать, что хочу. Фрэнк — мой друг. А я не хочу выставлять за порог своего друга.
— Ладно, хрен с ним, — буркнул Массерия, — пусть знает, с каким типом водит дружбу. Меня не устраивает все, что ты делаешь, Сальваторе. Ты вечно куда-то ездишь, с кем-то там треплешься за моей спиной. Почему я узнаю об этом от посторонних людей? Ты что, не знаешь закон Организации: ни шагу без разрешения босса?
— Я ездил в гости к своему другу Никки Джонсону, — ровно ответил Чарли, — дела здесь ни при чем.
— Вот как? А твой бизнес с пойлом? Почему я не имею с этого ни цента?
— Джо, послушай, мы же условились насчет пойла. Это мое личное дело.
— В семье Массерия ни у кого нет личных дел, — отрезал Джо Босс, — лучше не пробуй кинуть меня, малыш. Последний раз я говорю тебе это. Вот, при нем. — Массерия кивнул в сторону Костелло и вышел, громко хлопнув дверью. Чарли и Фрэнк долго молчали.
— Да он из ума выжил, — первым нарушил молчание Костелло.
— Этот псих может всех нас прикончить, — мрачно напророчил Чарли.
— Выход только один — опередить его. — Костелло выразительно провел пальцами по горлу.
— Фрэнки, поверь, я много думал об этом. Убрать человека такого ранга, как Массерия, дело непростое. Время для этого еще не пришло.
Костелло задумался. Но случай был не тот, когда есть несколько вариантов действий.
— Придется идти на поклон к старому Доктору. Больше ничего не остается.
Чарли поежился:
— У черта на голове оба рога одинаковые. Разницы между Маранцано и Массерией нет никакой. Если не считать латыни.
— Хорошо, а что ты предлагаешь?
Луканиа в сердцах выругался по-сицилийски:
— Sono seccato![21]
Но интонация была такая, как надо. Фрэнк Костелло вздохнул с облегчением:
— Слава богу, решили. Вот что я предлагаю, Чарли. В семействе Маранцано есть один тип, Тони Стролло, ты знаешь, старик доверяет ему больше всех остальных. Так получилось, что наш Вито — друг этого Стролло, у них какие-то совместные дела. Вито может выступить посредником с нашей стороны, а Тони — со стороны Маранцано. В этом случае все должно быть о’кей.
Чарли согласился с видимой неохотой.
— Знаешь, Фрэнки, — мечтательно сказал он, — где я хотел бы встретиться с Маранцано? На его похоронах.
Костелло улыбнулся. Чарли шутил, и его это радовало.
— Вот это будет классная вечеринка!
— Ага, — зубоскалил Луканиа, — Маранцано будет отлично выглядеть в деревянном костюме.
Оба итальянца громко расхохотались.
Желая отомстить за прошлые обиды, дон Сальваторе долго поджаривал Чарли на медленном огне. На неоднократные просьбы о встрече не отвечал ни «да», ни «нет», ссылаясь на занятость, а сам уже потирал руки, представляя себе, как Луканиа каждую ночь ложится спать, не зная наверняка, суждено ли ему проснуться. Наконец, вдоволь поводив Чарли за нос, Маранцано назначил встречу на полночь 17 октября 1929 года. Местом встречи стали доки на Статен-Айленде. Вито Дженовезе все это очень не нравилось. Целых четыре месяца он вел переговоры и не верил в искренность дона Сальваторе.
— Чарли, тебе нельзя идти туда одному. Давай я возьму автомат и спрячусь в багажнике твоей машины. Ты тоже возьми оружие. В случае чего мы разделаемся с «усатым папашей». Он придурок, не позволяет своим людям носить «томпсоны». Я срежу всех одной очередью.
— Нет, так нельзя, — запротестовал Чарли, — я дал слово, что приду один и без оружия. Поступить иначе я не имею права. Человек чести всегда держит свое слово.
Неаполитанец Вито, весьма далекий от всех этих сицилийских понятий, пожал плечами: