В другой раз получил бы по морде, но сейчас Михель только взял его за грудки и хорошенько встряхнул:
— Мушкет! Где твой мушкет?!
Маркус неопределённо махнул рукой куда-то вглубь кладовой и закашлялся, поперхнувшись. Святой Боже, и с подобными вояками император мечтает сокрушить еретиков.
— Быстро хватай его и к окну!
В шайке — это вам не в роте. Здесь подбор строго по интересу. Кто-то мастак промыслить жратву. Кто-то всегда знает, где разжиться «женским мясцом». Кто-то не растеряется и не подведёт в трудную минуту — вынесет раненого, позаботится о хвором. Кого-то в конце концов держат за то, что, как никто другой, может поднять поникший дух солёной шуткой либо беззлобным розыгрышем.
В шайке — это вам не в роте: офицеров нет. Приказы отдаёт либо самый сильный, либо самый уважаемый, либо самый сообразительный. Лидера в их сборной похлёбке 4М и 4Г, где все и каждый вольны были в любую минуту разбежаться в стороны, как-то не сложилось. Либо все шло само по себе, без команды и принуждения, либо все разом начинали драть горло до хрипоты и драки.
Михель до сих пор с гордостью вспоминает, что именно его смекалка и воля не позволили всем восьмерым пометить единую дату кончины.
Уже беглого взгляда из окна было достаточно, чтобы определить:
— Вляпались! Да по самые уши!
Вдоль по улице густая толпа вооружённых мужиков сладострастно гоняла Георга и Мельхиора — так вот кто был третьим у девки. Улюлюканье, забористые шутки, «подбадривающие» удары и пинки, дразнящие уколы шпагами и алебардами — прямо праздник устроили. Причём в руках Мельхиора трепыхался и горланил, давая мужикам новый повод для веселья, недурный гусь. И где ж он его сумел промыслить, пронырливый обжора. По всему видать, подавиться сегодня ему этой гусятиной.
Михель сглотнул обильно и поневоле подступившую слюну — самим бы не угодить на вертел. Пощады от мужичьего племени ждать не приходится. Впрочем, как и им от нас.
Вот ведь занятная штука. Стоит любому мужичку записаться в полк и получить мушкет или пику на законных основаниях — он тут же вступает в незримое братство. Братство кормящихся оружием. Ожесточение первых лет, искусно вызываемое горячими проповедями, отошло. Все армии, независимо от расцветки штандартов, напичканы твоими друзьями. Все — Kriegcamaraden[54] или соседи по несчастью. Конечно, если сойдётесь лицом к лицу в бою, не преминут выпустить кишки — работа такая. Но ты в любой удобный момент можешь без труда поменять цвет тряпки, хлопающей над тобой по ветру во время боя и похода. Бросив оружие, если прижмёт, и сдавшись в плен, можешь рассчитывать на сносное обращение — тебя или выкупят[55], или без лишних расспросов примут в ряды армии-победительницы. Картели[56] то и дело сочинялись чуть ли не на ротном уровне.
Но вот ежели ты вне полкового строя, бюргер там либо крестьянин — ты просто кусок мяса в руках любого заскучавшего ландскнехта: зажарить, нашинковать мелкими ломтиками, просто походя ткнуть пикой — зависит только от его настроения и желания. А если удача отвернулась от тебя, солдат: товарищи пали, заряды иссякли и полк твой ушёл — тогда, не обессудь, кусок мяса в жаждущих мужицких руках — ты.
Взаимная ненависть здесь передаётся по наследству, с зачатьем, и ковыляет до последнего, отлетев от бездыханного тела, тут же обвивает другого.
Итак, пути два — отступать, вернее, драпать, или обороняться в доме. Признаться, Михель слабо соображал, куда следует отступать. В лабиринте абсолютно незнакомых улиц и дворов, где местные ориентируются как рыба в воде, в два счёта можно угодить в засаду. С другой стороны, дом довольно крепкий, осаду выдержит, а самое главное — ведь где-то же на соседних улицах сидят солдаты, услышат шум, пальбу — выручат. А если не поймут, что здесь не развлекаются, или не захотят ввязываться, или, того хуже, в деревне уже и солдат-то не осталось? Так бежать или запереться?
Словно отвечая на мучивший Михеля вопрос, из дома грохнул выстрел. И что ж вам в ад-то не терпится, господа ландскнехты? Почему не посидеть тихо, глядишь, может, и пронесло бы. Незадачливый стрелок, Михель готов был побожиться, что голос подал мушкет Ганса из «совиного оконца»[57], услал пулю вдогонку за неизвестностью. Мужички, как по сигналу, рассыпались, ища укрытия. Бывалая сволочь! Явно половина, а то и поболе — дезертиры. Умело используя заборы, дома, деревья, противник стал сноровисто окружать их убежище. Значит, обороняемся!
В затылок шумно дышал Маркус, о существовании которого Михель и позабыл.
Это убегать лучше поодиночке, а сопротивляться и уцелеть они могут только вместе.