— Две сумки. — Михель ещё не понял, чего добивается Гюнтер, но за его вопросами почувствовал отчаянную работу мозга, поиск выхода и поспешил уточнить: — Фунтов на двадцать каждая потянет, а то и поболе.
— Ганс готов? — влез в разговор Маркус, находившийся к Гансу ближе всех.
Макс выразительно глянул на Михеля, но тот нашёл время, неподходящим для рассказов.
— Очухается вскоре, — подытожил Макс. Мушкет его был заряжен, и Макс жаждал действий. — Так что делать-то будем, господа честные ландскнехты?
У Михеля, которому, в общем-то, и надо было отвечать на этот вопрос, не нашлось, что сказать.
Гюнтер вдруг отделился от стены и встал на фоне проёма. Михель выбросил было руку, чтобы отдёрнуть его обратно, но одумался — не из тех Гюнтер, чтобы вот так, бесславно, оплатить разом по всем счетам. Быстрой смерти не ищет, до конца будет цепляться за жизнь руками и зубами.
Ударил одиночный выстрел. Гюнтер едва уловимо подался влево, приседая, затем принял прежнее положение — чёткая мишень на фоне окна. Взгляды всех сверлили его спину, но Гюнтер молчал, чего-то выжидая. Слабое сожаление Михеля о том, что власть над поредевшей группой опять уплывает, исчезло бесследно. Пусть только Гюнтер выволочет их из этой ловушки, разломает капкан безысходности, а потом может командовать хоть всю жизнь.
А может, и не Гюнтер здесь вовсе нужен, но вмешательство иных, вышних сил-покровителей, если, конечно, на небе ещё хоть кто-то не отвернулся от Михеля и его команды. Ведь Гюнтер всего лишь смертный, такой же, как они, разве почестнее.
И здесь Михель ВТОРОЙ РАЗ воззвал к брошенной когда-то им и умершей без сыновьей ласки и догляда матери: помоги.
— Так и знал, — негромко сказал Гюнтер, то ли самому себе, то ли всем, ведь знал же, чувствовал, что слушают одного его. — Порох они весь Мельхиору ссыпали, а сами сидят без заряда, — добавил он погромче, но всё так же не оборачиваясь. — Думают взорвать дверь и толпой добыть нас «белым оружием»[113].
Словно подслушав, что речь идёт о нём, подал из-за своего укрытия голос Мельхиор:
— Вот, значится, как, Макс и Михель. Вот вы что — убить меня задумали. Башмаками моими завладеть да попользоваться. Ну так и я вас с превеликим удовольствием в гроб вгоню. Не помилую. Я душу перед ними, понимаешь, нараспашку, а они в меня из мушкетов. Да я...
— Мельхиор, — негромкий голос Гюнтера, ровно ливень дорожную пыль, прибил визгливые причитания Мельхиора.
Все словно воочию увидели, как сжался за своим щитом подлый предатель, как страстно захотелось ему быть за тысячу немецких миль отсюда, зарыться в землю, испариться. Ибо чуть поменьше жизни ценил он и любил, почти как свои башмаки, Гюнтера, своего наставника и духовного пастыря. Соглашаясь на предательство, никак не подумал, не посмел подумать, что кроме готовых день и ночь потешаться над ним и его башмаками Ганса и Макса, кроме Михеля и Гийома, могущих без запинки перечислить цену его башмаков, деньгами либо натурой, у всех кабатчиков, маркитантов, перекупщиков и держателей закладов, ему ведь, крути не крути, придётся общаться с Гюнтером.
Гюнтер не спешил. Знал магию своих слов, втайне надеялся, что при звуках его голоса рухнут Мельхиоровы врата, как пали некогда неприступные стены Иерихонские[114]. Раскаявшийся и все осознавший заблудший путаник вернётся в лоно 4Г и 4М. Когда этого не случилось, Гюнтер даже испытал лёгкую досаду.
— Слышишь меня. Это говорю я — Гюнтер. Ответь мне, брат.
Михель почувствовал, что при этом нежданном-негаданном, как снег в июле, «брат» лицо его свела судорога. И это после того, как мгновение назад Мельхиор прилюдно их поносил и собирался напрямки вознести на небеса. Осторожно разминая лицо рукой, Михель только и смог пробормотать про себя: «Гюнтер есть Гюнтер, и он неподражаем».
— Да, да, да! — если бы Мельхиор дотянул до Второго пришествия Христа, и тогда в его голосе вряд ли было бы больше экзальтированного восторга. — Я слышу, и я готов слушать тебя до бесконечности. Ибо только ты всегда меня понимал, поучал и направлял на путь истинный.
— Желаешь моей погибели, Мельхиор? — Вкрадчивый голос Гюнтера словно убаюкивал ярость по обе стороны окна. Впрочем, Михеля неприятно резануло «моей». Уж не собирается ли Гюнтер, отделив агнцев от козлищ, сепаратно поискать спасения. Тут надобно держать ухо востро!
— Гюнтер, я не... Нет вот у меня выхода, Гюнтер, пойми, — казалось, Мельхиор и Гюнтер соревновались, кто из них тише выразит свои чаяния. Может, и вообще не надо было им что-то говорить и доказывать. В этой паре Гюнтер — строгий пастырь, Мельхиор — прилежный адепт, они отлично понимали друг друга без слов.
114
Пали некогда неприступные стены Иерихонские — по библейской легенде, стены осаждённого Иерихона рухнули от звука труб войск Иисуса Навина.