Понимая, что победить огромные полчища в генеральном сражении невозможно, что любой его исход, даже успешный, будет гибельным для русской армии, император Александр выбрал единственно верную тактику — начал заманивать неприятеля, отступая в глубь России.
Ярчайшим примером этой тактики служит знаменитый Дрисский лагерь, который являлся частью стратегического плана генерала К.-Л. Пфуля (или Фуля). Сколько раз советская историография высмеивала «глупого пруссака» и «бездарного» императора, которые чуть не погубили армию, собрав её в одном лагере! Вдоволь поиздевался над русским командованием и О. Соколов, заявивший, что «так называемый „план Фуля“ был не последовательным проектом оборонительной войны, а просто-напросто бессвязным набором схоластических размышлений. Эти „планы“ не получили никакого официального одобрения, но при этом русские войска расположились вдоль западных границ империи в соответствии с идеями немецкого прожектёра!»[130] 200 лет назад Александр стремился, чтобы Наполеон думал так же, как и г-н Соколов сегодня. На самом деле Дрисский лагерь был искусно расставленной царём ловушкой для Бонапарта и его армии. Лагерь играл роль современных надувных танков. Главное было заставить Наполеона поверить, что русские войска соединятся и будут обороняться именно под Дриссой. По этому поводу П. Грюнберг пишет: «Эта видимость создавала желаемую иллюзорную перспективу для Наполеона: не надо поодиночке давить русские корпуса в приграничной зоне. Пусть сконцентрируются в нелепом лагере, построенном по плану академического чудака. Впереди их окружение в этом лагере и разгром, победа выше Ульма и Аустерлица. Убеждённость в том, что противники способны только повторять одни и те же ошибки из кампании в кампанию и совершать новые, подвела французский главный штаб и излишне самоуверенного полководца. Работа по дезинформации противника русскими проделана была огромная»[131].
При приближении противника к Дриссе лагерь был немедленно оставлен, что стало для Наполеона полной неожиданностью: русские ушли в неизвестном направлении. Война приобретала для захватчиков зловещий характер. Стало ясно, что Александр I переиграл Наполеона, введя его в заблуждение. Самое смешное, что О. Соколов даже это ставит в вину русскому царю! «Если бы в русской армии был твёрдо принят ясный и последовательный план отступления, для подготовки которого проводились бы столь же ясные и последовательные мероприятия, это не могло бы скрыться от Наполеона». Наверное, по О. Соколову, самый лучший план, который могло бы придумать русское командование — это попросту сдаться «гениальному полководцу», как это «благоразумно» сделали Австрия и Пруссия. Слава Богу, 200 лет назад наш царь и наш народ думали совершенно иначе.
Планы Наполеона
Казалось бы, планы Наполеона в отношении России давно известны: разгромить русскую армию, захватить Москву и Петербург, принудить царя к миру, отчленить от России обширные территории и, как говорилось в Прокламации французского императора к Великой армии, положить «конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы»[132].
Однако О. Соколов считает вышеназванные планы позднейшими выдумками. Декларируя, что Россия готовила нападение на французскую империю, он должен объяснить и ответный план Наполеона, т. е. объяснить почему «обороняющийся» французский император оказался не у стен Парижа, а у стен Москвы. План Наполеона он раскрывает в следующем пассаже: «После разгрома главных сил русской армии занять территорию бывшей Речи Посполитой и в случае, если Александр проявит упорство и не пожелает заключить мир, дожидаться, пока он не будет вынужден пойти на мировую. Наполеон не собирался двигаться в исконно русские земли, а уж тем более идти на Москву»[133]. На чём основывается этот вывод О. Соколова? На мемуарах Меттерниха, которому Наполеон незадолго до войны с Россией сказал: «Я начну кампанию переходом через Неман, а завершу в Смоленске и в Минске. Именно там я остановлюсь. Я укреплю эти города и займу Вильно, где будет находиться генеральная квартира будущей зимой. Я займусь организацией Литвы, которая жаждет освободиться от гнёта России, увидим, кому из нас надоест первому: мне, армия которого будет жить за счёт России, или Александру, который будет кормить мою армию за счёт моей страны»[134].
Странно, почему О. Соколов по своему обыкновению не списал эти мемуары Меттерниха за счёт вставки «задним числом»? Но это, впрочем, не столь важно. Итак, получается, что Наполеон напряг силы всей Европы, собрал огромную армию, понёс колоссальные финансовые затраты только для того, чтобы воссоздать Речь Посполитую? Сидеть в бездействии в захолустном Минске или Витебске, ждать непонятно какого решения Александра и тешить себя тем, что он восстановил Польшу? Кем бы Наполеон ни был, но никак не безумцем. Генерал А. Ланжерон вспоминал, что при захвате вражеских пленных зимой 1812 г. «нам попались актрисы из труппы Французской комедии, которая играла в Москве и состояла при главной квартире Наполеона, и итальянские певцы из хора Мюрата. Толпа французских артистов и ремесленников шла за армией и возвращалась с нею. Там были корпорации слесарей, каменщиков, бриллиантщиков, каретников, часовщиков»[135]. Наполеон собирался всем этим развлекать в Минске вздорную польскую шляхту!?
Господину Соколову не приходит в голову, что его кумир ради достижения поставленной им цели лгал самым беззастенчивым образом, умело пряча свои истинные намерения за всякого рода декларациями. Де Сегюр утверждал, что Наполеон, «имея в виду грандиозную цель, никогда не составлял определённого плана и предпочитал руководствоваться обстоятельствами, так как это более отвечало быстроте его гения»[136]. Эта фраза означает лишь то, что никто, даже из самых близких людей Наполеона, не знал о его истинных намерениях. О. Соколов утверждает, что у императора не было плана идти на Москву. Но плана восстанавливать Речь Посполитую у него тоже не было. Однако О. Соколов в последнее верит, а первое отвергает только на основании того, что Наполеон до войны про Москву ничего не говорил, а про грядущее восстановление Польши в Великой армии знал чуть ли не каждый пехотинец. Де Сегюр вспоминал, что французские сапёры, переправившиеся на русский берег Немана, на вопрос казачьего патруля «Что вам нужно и зачем вы пришли в Россию?» резко ответили: «Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!»[137]. Но как раз эта общеизвестность цели свидетельствует о том, что она была дезинформацией. Лучшим доказательством этому служит то, что, захватив и Вильно, и Минск, и Витебск, и Смоленск, Наполеон не остановился, никакой Польши не создал, а продолжал движение вперёд. Недаром де Сегюр вспоминал, что в Витебске Бонапарт при виде оставленных русскими позиций «резко повернулся к генералам, услышав, что они радуются победе, и вскричал: „Уж не думаете ли вы, что я пришёл так издалека, чтобы завоевать эту лачугу?..“»[138]