Чакырджалы просит сына хозяина:
— Возьми в руки чистое полотенце и встань вон под той грушей.
— Если можно, не из ружья.
Эфе достает из-за пояса револьвер.
— Как вам угодно, мой паша. Могу стрелять из любого оружия.
Юноша растягивает полотенце под тремя спелыми грушами, висящими на одной ветке.
— Эта груша твоя, мой паша, — говорит эфе и стреляет. Груша падает на полотенце. — Эта груша для молодого человека. — Падает второй плод. — А эта моя, мой паша. — Падает третий плод.
Юноша потрясен подобной меткостью. Не может скрыть свое изумление и Кямиль-паша. Все трое с удовольствием съедают сочные груши.
— Это можно считать охотничьим трофеем, мой паша.
— Пожалуй, эфе.
«Так, значит, все, что рассказывают о Чакырджалы, — сущая правда», — думает паша.
— Эфе!
— К вашим услугам, мой паша.
— Я слышал, будто ты попадаешь на лету в мелкие медные монеты, которые подбрасывают деревенские ребятишки.
— Дело нехитрое, мой паша.
Чакырджалы дает сыну хозяина метелик[30].
— А ну-ка подбрось!
Монета взлетает ввысь, и в тот же миг ее настигает пуля. Метелик быстро-быстро вертится. Искусная стрельба, ничего не скажешь.
— Да сопутствует тебе удача, — говорит Кямиль-паша.
— Спасибо на добром слове, — отвечает Чакырджалы.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как Чакырджалы снова поднялся в горы. Однажды на Пятипалой горе он видит одинокий юрюкский шатер. Накануне Чакырджалы и трое сопровождающих его нукеров участвовали в кровавой схватке. Они вконец измучены, голодны. В шатре тихо. Обычно в юрюкских становьях множество овец, коз, собак. Но тут ни одного живого существа.
— Эй, хозяин! — кричит один из нукеров.
Никто не отзывается.
— Эй, хозяин! К тебе пожаловали гости. А гости — посланцы самого Аллаха.
Нукер заглядывает в шатер и тут же возвращается.
— Мой эфе, — докладывает он, — внутри только старик и старуха. Забились в угол, о чем-то шепчутся и горько плачут.
— Приведи сюда старика, — велит эфе.
Нукер выводит старика.
— Что с тобой? Какое у тебя горе?
— И не спрашивай!
— Да объясни же толком, что случилось.
Но старик только бормочет:
— И не спрашивай!
Мехмед-эфе теряет терпение:
— Да объясни же ты наконец, что случилось.
— И не спрашивай! И не спрашивай!
Чакырджалы подходит ближе, дружески похлопывает старика по спине.
— Может быть, ты недоволен нашим приходом? Хочешь нас спровадить? Так ли принимают гостей?
Эти слова задевают старика за живое.
— Лучше не спрашивай, эфе. За два часа до твоего прихода к нам в дом ворвался этот нечестивец Чакырджалы. Обобрал нас до нитки, увел стадо. Это бы еще полбеды. В конце концов, на то он и разбойник, чтобы грабить. Но зачем же покушаться на нашу честь? Виданное ли это дело? Этот проклятый черноверец, этот бесчестный Чакырджалы-эфе, увел мою дочь. Хочет ею потешиться. Разве это не против разбойничьих обычаев? Но что я мог поделать — ведь сам Чакырджалы…
Из глаз Чакырджалы сыплются молнии.
— Как выглядел этот разбойник?
— Здоровенный детина. Просто великан. Чтоб он сдох, проклятый! Иншаллах, найдется и на него пуля!
— Он был один?
— Нет, с ним целая шайка.
— Куда они пошли?
Старик показывает.
Чакырджалы отходит в сторону. Солнце уже зашло, вечер.
— Хаджи Мустафа!
— Слушаюсь, мой эфе.
— Они, верно, где-нибудь поблизости?
— Должно быть, так.
— Кто бы мог быть этот Чакырджалы?
— Какой-нибудь грабитель.
— Это наш враг, Хаджи Мустафа. Самый лютый. Нет у нас хуже врага, чем он. Даже жандармов можно простить, но только не его. Правильно я говорю?
— Правильно, мой эфе.
— Если мы не изловим этого подлеца, конец нашей доброй славе.
Хаджи Мустафа замечает огонь костра на одном из ближайших холмов:
— Наверно, они там.
— Пошли, Хаджи.
Чакырджалы со своими людьми приближается к костру. Около него девятеро мужчин. Тут же и похищенные овцы. Мужчины сгрудились вокруг девушки, участь ее ясна.
— Не шевелиться! Бросайте оружие! — гремит голос Чакырджалы.
Те бросают ружья.
За ружьями, по приказу Чакырджалы, следуют револьверы и кинжалы.
— Хаджи! Собери оружие!
Нукеры Чакырджалы связывают всех девятерых.
Девушка кидается на грудь эфе:
— Будь моим братом!
— А теперь пошли к шатру, — говорит Чакырджалы. — Старики, верно, все глаза проплакали.
— Будь моим братом, эфе, моим старшим братом, — снова благодарит девушка. — Ты меня спас. Спас мою честь. Спасибо тебе, мой эфе.