Назвав мужа Натали Щербацкой, дипломата с исключительно изысканными манерами, Львовым, Толстой пользуется производным именем от «Льва», тем самым подчеркивая другую сторону своей собственной личности, особенно юношеское стремление быть совершенно comme il faut.
Русские (как и французы и немцы), обращаясь к близким знакомым, говорят им «ты» (французское tu, немецкое du) вместо «вы». Хотя обычно «ты» следует за именем собеседника, нередко встречается и сочетание с фамилией, даже с именем-отчеством (с. 38).
Земства (созданные по правительственному указу от 1 января 1864 г.) представляли собой окружные и провинциальные собрания и советы, которые избирались тремя слоями населения: помещиками, крестьянами и горожанами. Левин сначала горячо поддерживал эти административные советы, но затем начал резко возражать против них, критикуя помещиков, устраивавших своих закадычных друзей на самые прибыльные должности (с. 39).
По моде того времени, Левин, возможно, был в хорошо сшитой просторной куртке, отделанной по краю тесьмой, а потом переоделся в сюртук перед вечерним визитом к Щербацким (с. 40).
Имя купца; подразумевается хороший, но не шикарный ресторан, годный для дружеского обеда (с. 40).
Тут слышится явная аллюзия на Тульскую губернию (позднее названную Кашинской) в Центральной России, расположенную к югу от Москвы, где Толстой сам владел обширными землями. Губерния состояла из уездов. Толстой выдумал «Каразинский» уезд, причудливо образовав это слово от имени Каразина (знаменитого общественного деятеля, 1773 — 1842) и Крапивенского уезда, где расположено его собственное имение Ясная Поляна (около восьми миль от Тулы по Московско-Курской дороге), с прибавлением названия соседней деревни (Карамышево). Земли Левина также расположены в «Селезневском» районе той же Кашинской губернии (с. 42).
Толстой имеет в виду Пресненские пруды в Москве, где зимой был каток (с. 41).
Согласно моему источнику («Mode in Costume», by R.Turner Wilcox, New York, 1948, с 308), лиловые и красные нижние юбки и чулки пользовались большим успехом у молодых парижанок приблизительно в 1870 г. — и московские модницы, конечно, подражали парижской моде. У Кити, вероятно, были полотняные или кожаные полусапожки на пуговках.
Толстой не дает себе труда слишком углубляться в этот легко доступный предмет. Вопросы материи и сознания до сих пор обсуждают во всем мире, но сама проблема, как ее формулирует Толстой, к 1870 г. настолько устарела, казалась столь очевидной и излагалась в столь общем виде, что едва ли профессор философии проделал бы такой огромный путь (более 300 миль) из Харькова в Москву, чтобы обсудить ее со своим коллегой (с. 44).
Согласно Allgemeine Deutsche Biographie (Leipzig, 1882), существовали ученый по имени Раймонд Джакоб Вурст (1800 — 1845) и композитор 16 в. Генрих Кнауст (или Кнаустинус). Я не нашел Кейса, не говоря уже о Припасове, и предпочитаю думать, что Толстой остроумно выдумал эту вереницу имен философов-материалистов с правдоподобным процентным отношением — одна русская фамилия на три немецких (с. 45).
С незапамятных времен, когда берцовую кость лошади использовали для изготовления полозьев, мальчишки и юноши пристрастились играть на льду замерзших рек и болот. Этот спорт был чрезвычайно популярен в старой России, а к 1870 г. стал модным и у мужчин, и у женщин. Коньки из стали с круглыми или острыми носами привязывали к ботинку и плотно прикрепляли специальными зажимами, шипами или винтами, привинчивающимися к подметке. Это было до того, как появились специальные ботинки, к которым крепились коньки (с. 48).
Как я говорил раньше, стиль Толстого, охотно допускающий утилитарные («иносказательные») сравнения, совершенно лишен поэтических уподоблений или метафор, предназначенных в первую очередь для того, чтобы пробудить художественное чутье читателя. Эти березы (а также сравнение с солнцем и розаном) — исключения. Вскоре иглы инея упадут на меховую муфту Кити (с. 48). Интересно сравнить, как видит Левин эти символические деревья в начале своего ухаживания, с описанием старых берез (о которых впервые упоминает его брат Николай), побитых сильным летним ураганом в последней части книги.
Новичок в неуклюжих коньках мог ковылять, цепляясь за спинку зеленого кресла, и в тех же самых креслах дамы могли кататься с помощью своих друзей или платных катальщиков (с. 48).
Молодой человек, сын дворянина, надел на каток костюм простолюдина или стилизованный простонародный наряд — высокие сапоги, короткую подпоясанную куртку, овечью шапку (с. 49).
Это небольшая ошибка Толстого, но, как уже говорилось раньше, на протяжении всей книги время Левина «отстает» от времени других персонажей (с. 52). Побывав у Облонских (глава 4), мы узнаем, что была пятница, позднее это подтвердят ссылки на воскресенье (с. 52).
«Эрмитаж» упомянут, но отвергнут, поскольку романисту едва ли подобает рекламировать один из лучших московских ресторанов (где, согласно путеводителю Бедекера 90-х гг., то есть на двадцать лет позже, хороший обед без вина стоил два рубля двадцать пять копеек, или пару долларов). Толстой упоминает об этом вместе с вымышленной «Англией» просто для того, чтобы дать понятие о его классе. Нужно сказать, что обедали в прежнее время обычно между пятью и шестью часами (с. 52).[23]
Личными экипажами и нанятыми, не считая карет (закрытая коляска на колесах, в которой ездил Облонский), были в основном уютные сани на двоих. Снег, по которому катились сани, лежал на улицах Москвы и Петербурга приблизительно с ноября до апреля (с. 53).
Так называется народность — приблизительно три миллиона жителей бывшей Российской империи, в основном тюркского происхождения и главным образом мусульмане, остатки монголо-татарских завоевателей 13 в. Из Казанской губернии несколько тысяч в 19 в. перебрались в Москву и Петербург, где некоторые из них служили официантами (с. 53).
Она должна была наблюдать за буфетом и продавать цветы (с. 53).
Здесь это обобщенный тип. Толстой-моралист испытывал отвращение к вымыслу (хотя Толстой-художник больше выдумал правдоподобных персонажей, чем кто бы то ни было до него, за исключением Шекспира), и в своих набросках он часто прибегал к подлинным именам вместо слегка завуалированных, которые он придумывал впоследствии. Голицын — широко известная фамилия, и в данном случае Толстой явно не заботился о превращении его в Гольцова или Лицына (с. 54).
Фленсбургские устрицы привозили из Германии (из Шлезвиг-Гольштейнского княжества, расположенного на побережье Северного моря, к югу от Дании), и с 1859-го по 1879 г. ими торговала компания во Фленсбурге на датской границе. Мелкие остендские устрицы с 1765 г. привозили из Англии через бельгийский город Остенде. И фленсбургские и остендские устрицы были редкостью в 70-е гг. и высоко ценились российскими гурманами (с. 54).
Щи — суп, почти целиком состоящий из вареной капусты, и гречневая каша были и по сей день остаются главным блюдом русских крестьян, чью грубую пищу будет есть Левин, превратившись в земледельца и деревенского жителя, отстаивавшего свою простую жизнь. В мое время, сорок лет спустя, хлебать щи было так же изысканно, как лакомиться французскими кушаньями (с. 54).
23
Неточность В. Набокова: ресторан и гостиница «Англия» действительно существовали в Москве, на Петровке. — Прим. ред.